Парафило
Терентий
Михайлович

У стен копорской крепости

Ю. И. ЧЕРНОВ, капитан 1-го ранга

В те августовские дни в Ленинграде, казалось, все было как обычно — тепло и по-летнему многолюдно и оживленно. По это был август сорок первого, и уже многое изменилось в нашей жизни.
В многолюдной толпе больше женщин. В скверах протянулись полосы только что отрытых щелей для укрытия от воздушных налетов. А на площадях огромными фантастическими рыбами колыхались приспущенные до вечера аэростаты заграждения.
Так война входила в мирный город.
И мы, курсанты Высшего военно-морского училища имени Фрунзе, переодеты в армейскую форму и шагаем на Витебский вокзал, чтобы принять участие в обороне нашего города. Теперь только полосы тельняшек, которые видны из-под расстегнутых порогов гимнастерок, на флотские ремни говорят о пашен принадлежности к флоту.
Грозное пришло время. Родине угрожал враг. Но но молодости лет мы были твердо уверены, что с ним скоро покончат и мы лично примем в этом самое активное участие.
Наш батальон пересек Фонтанку, прошел мимо Артиллерийского училища. Большое здание его пустовало. Наверное, курсанты тоже посланы под Ленинград. Поравнялись с Технологическим институтом. Оркестр кончает марш. И над строем взвивается курсантская песня на известный всем мотив, но на новые слова нашего курсового поэта Владимира Ефименко.
Набат войны гудит опять,
И боевое знамя вьется,
Идут Отчизну защищать
Отряды славных краснофлотцев.
Сотни голосов подхватывают уверенно, сильно:
Жестока будет наша месть.
Вперед, в атаку огневую!
За нашу жизнь, за нашу честь,
За нашу славу боевую!

Готовимся к боям

А еще вчера была Вырица. Первый военный лагерь в нашей жизни. С непривычки многое казалось трудным. Занимались по десять часов в сутки, сперва все больше строевой подготовкой и уставами. А потом им на смену пришло изучение оружия, стрельба, штыковой бой, основы армейской тактики.
В связи с угрозой вражеского прорыва к Ленинграду часы занятий нам увеличили до четырнадцати. А ночами — патрули, дозоры по дорогам. Уставали так, что во время десяти минутных перерывов, если не надо было переходить с одного места на другое, валились в траву и тут же засыпали. А в пять утра пронзительный и требовательный сигнал горна: «Не спать, вставать, вставать! Сейчас лее всем вставать! »
За палатками протекала небольшая речушка. Была она неглубокой, но температурой воды могла поспорить с горными реками. И вскоре после подъема в лагере раздавалось:
— Первый взвод, в воду! Второй взвод, в воду!
А между тем сводки Советского Информбюро становились все тревожней. Враг приближался. Но я, как и многие мои товарищи, не мог представить, что фашисты выйдут к Ленинграду. Это казалось невероятным. Пожалуй, мы осознали реальную опасность только после того, как фашистский самолет обстрелял лагерь.
Было это так. После занятий взводы собирались на линейке и оттуда строем поротно шли в столовую. Первая и вторая роты уже находились в помещении, как вдруг раздался близкий гул самолета. Тень его мелькнула над соснами. Кто-то успел крикнуть:
— Фашист!
На это мало кто обратил внимание. Все проголодались. Бачковые уже разносили первое. И при запахе борща никто не поверил в опасность.
Видимо, фашистский летчик заметил лагерь. Через минуту-две шум мотора снова приблизился к нашей столовой. Что-то ударило по крыше, полоснуло по накрытому столу.
Мало кто в этот момент успел сообразить, что происходит. На наше счастье, на самолете не было бомб.
Кто-то крикнул:
— Ложись!
Но в этой команде уже не было надобности. Вражеский самолет, дав очередь по столовой, больше не возвращался.
И вот пришел наш черед идти на защиту Ленинграда.
Морская курсантская бригада ленинградских училищь была сформирована на основании приказа старшего морского начальника Ленинграда в начале июля 1941 года, В нее входили батальоны от Высшего военно- морском) училища имени М. В. Фрунзе и Высшего военно морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского Учебного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова и Военно-морской медицинской академии. Всего в бригаде было 2500—3000 человек.
Основные задачи, которые были поставлены перед бригадой, - борьба с воздушными десантами, наблюдение за воздухом, патрулирование по дорогам и задержание подозрительных.
Паш батальон возглавлял комбриг В. Д. Авсюкевич. Военкомом был назначен батальонный комиссар Волыхин, начальником штаба — капитан-лейтенант Крючков. Командовали ротами старший лейтенант Кашкурт и капитан-лейтенанты Ачкасов и Левчик. Участок нашего первого батальона с севера на юг имел протяженность 23 километра, а с запада на восток — 22 километра. Бригада подчинялась начальнику тыла. Она обслуживала значительный по площади район войскового тыла от меридиана Кингисеппа до меридиана Стрельны. А с севера на юг — от берега Финского залива до линии Пиллово — Кайболово. Сначала роты нашего батальона располагались в районе Заболотье— Новоселки — Иррогоща. Штаб находился в деревне Подозвонье.
В первое время в батальоны входили курсанты старших курсов. По в начале августа старший морской начальник приказал заменить курсантов молодежью нового набора. И вот мы, новый набор, получили приказ.
Витебский вокзал, обычно оживленный, на этот раз поразил своей пустотой. По перрону ходил морской патруль. Ленточки у моряков на черных бескозырках (с начала войны моряки перешли на черные бескозырки) были перевернуты на левую сторону. Несколько армейских командиров, сложив вещевые мешки в кучу, о чем-то толковали, держа топографическую карту. Вскоре мы сели и дачный поезд. Свернув на Приморскую линию, он шел без остановок. Промелькнул знакомый Петергоф. Сюда по традиции всем классом мы отправлялись весной на открытие фонтанов. Остался позади Ораниенбаум. Его я знал хуже.
Временами у железной дороги попадались перевернутые вагоны и платформы — следы недавних бомбежек, темнели ряды круглых, словно вычерченных циркулем, воронок. Болотная вода уже успела заполнить их.
Остановились на небольшой станции. Я стоял у открытого окна вагона и смог прочесть название «Копорье».
— Выходить с вещами! — раздалась команда.
Захватить вещевой мешок да винтовку — дело несложное. Вскоре весь батальон высыпал из вагонов. Наше внимание тут же привлек паровоз, стоявший у самой станции. Многочисленные пробоины в его покатых боках были заткнуты щепками. Он парил, из него сочилась вода, а на подножке явственно проступали следы крови. На подходе к Копорью паровоз был атакован фашистским самолетом. Машинист получил смертельное ранение. Его помощник тоже был ранен, но все-таки довел поврежденный паровоз до станции.
Да, война надвигалась на нас, и лица моих товарищей сразу стали серьезней.
Наш командир лично напомнил каждой роте, как вести себя в случае внезапного налета авиации, и мы двинулись от станции мимо полуразрушенных сторожевых башен и толстых стен крепости.
Остановились на ночлег километрах в пяти от станции на дороге, ведущей в Гостилицы. Кажется, деревня называлась Заболотье. Нашему взводу выделили отдельный сарай, стоявший на отшибе, у ржаного поля.
К вечеру, как это часто бывает в Ленинградской области, погода испортилась. С залива подул холодный ветер, зачастил мелкий дождь.
Караул выставляла наша рота. Я попал на пост у колодца — во вторую смену. Не знаю, кому и зачем потребовалось рыть колодец далеко от домов, у проселочной дороги, ведущей на большак. Стоял он в поле, только несколько густых акаций находилось поблизости. С вечера, когда нас знакомили с объектами охраны, этот пост показался мне унылым и одиноким
Ночью, когда разводящий привел меня к колодцу и я сменил на посту курсанта Владимира Пирогова, местность было не узнать. От акаций, откуда штыком можно дотронуться до сруба, колодец едва заметен. А нее кругом поглощает тьма. Ни огонька, ни звезды. Только на западе отдаленно гудит и грохочет фронт: то слышна бомбежка, словно огромный гулкий груз ссыпают грузовики, то гремят приглушенные расстоянием выстрелы орудий.
Разводящий предупредил меня, что посты с начальником караула обходит военком батальона. И вскоре произошел запомнившийся мне па всю жизнь разговор с нашим комиссаром:
Ты не трус, парень?
Кажется, нет.
Так вот, слушай, Фашисты засылают своих лазутчиков, устраивают диверсии, отравляют колодцы.
Неси службу бдительно. К колодцу никого не подпускай, Штыковую подготовку проходил?
Как и все курсанты в лагере Вырица, товарищ батальонный комиссар.
Очень хорошо. Если заметишь, что кто-то пробирается к колодцу — шума лучше не поднимай. Подпусти его поближе, а уж потом: коротким коли!
Понял?
Так точно.
Колодец наш фашистов не заинтересовал. У них, видимо, были дела поважнее. Применять оружие на своем посту мне не пришлось.

Первые испытания

В двадцатых числах августа, когда на копорском направлении фашисты активизировали свои действия, роты батальона были собраны в один кулак.
Противник вел наступление по дороге на Красное Село. Мы же занимали оборону вдоль параллельной дороги Копорье—Гостилицы и находились как бы во втором эшелоне. Бомбежки и обстрелы с воздуха дороги на Гостилицы, по которой двигались машины к фронту, стали обычными. Хотя курсантская бригада предназначалась в первую очередь для борьбы с десантами, в любой час мы могли оказаться с глазу на глаз с наступавшими гитлеровцами. Гул боя все ближе и ближе подкатывался к нам.
Кажется, 23 августа вечером наше отделение получило неожиданную задачу — восстановить связь с соседями. Мы должны были выехать на машине к линии фронта, чтобы уточнить обстановку.
С десяток курсантов набилось в раскрашенный зелеными пятнами небольшой автобус. Дверцы у него были только сзади да в кабине у шофера. В случае обстрела выходить из такой машины не очень удобно.
Я устроился на сиденье в кузове у кабины. Окно к шоферу было открыто. Поинтересовавшись, все ли сели, он вытащил из карманов две гранаты и положил рядом с собой:
— Приготовимся на всякий случай. Если погибать, так с музыкой!
Выехали, когда солнце скрылось за лесом. С основной дороги свернули на проселочную. Хотя машина была оборудована синими фарами, их не включали. Минут через десять остановились, выслав вперед дозорных. Затем снова двинулись в путь. Наконец дозорные сообщили, что на дороге стоит разбитая машина, разбросаны различные вещи. Принесли с собой даже трехлинейную винтовку со штыком, а людей не было. Когда миновали разбитый грузовик, осторожно объехав несколько воронок на дороге, из-за дерева неожиданно выскочил к нам какой-то человек.
— Стой! Кто такие?
Оказалось, дорогу охраняли бойцы из 2-й дивизии народного ополчения генерал-майора И. М. Любовцева. Они сообщили об упорных боях с фашистами, о значительных потерях с обеих сторон и о продвиженин врага. Получив необходимую нам информацию, мы возвратились в свою часть.
В эти же дни нам часто приходилось нести патрульную службу на дорогах. На отведенном участке мы должны были проверять документы у всех прохожих и проезжавших. Вот прошла полуторка ополченцев, в кузове которой на соломе лежали раненые. Тут же мы проверили паспорт у какой-то старушки с детишками. Она ехала к родственникам под Петергоф.
Подходило время смены, когда у опушки леса Янушевский заметил человека. Озираясь по сторонам, он шел по тропинке и направлялся к Гостилицам. Что-то в его поведении настораживало. Поэтому Солдатов — старший патруля — решил задержать неизвестного. По его команде я и Янушевский пропустили человека и отрезал ему дорогу назад, сам Солдатов и Лаврищев вышли ему навстречу, Патруль в это время находился и кустах, шелому нее было сделано быстро и без лишнего шума.
Было видно, что незнакомец растерялся. Он нерешительно поднял руки. В. Лаврищев похлопал его по карманам брюк и пиджака. Вроде ничего подозрительного. Но сама личность задержанного —небритого, с испуганными глазами парня —не внушала доверия. Он уверял нас, что живет в соседней деревне, что после вчерашней бомбежки у них пропала корова. Вот он и отправился ее искать. Встретив в лесу четырех красноармейцев с винтовками, он испугался.
Надо было или отпустить его, или направить в штаб для более детальной проверки.
Пойдешь с нами, сказал Солдатов.
И тут опять па лице незнакомца появился страх. Братцы, корова пропала. Отпустите, мне без нее в деревню не вертаться.
Я не сразу понял, что дальше произошло, только Солдатов вдруг заломил незнакомцу руку. Тот взвыл. Солдатов другой рукой рванул его пиджак, сорвал с перевязи под левой рукой пистолет.
Ремнем от винтовки вражескому лазутчику скрутили руки и доставили в штаб. Говорили, что за находчивость в этом патруле Солдатова собирались наградить. Но, видимо, дальше дело не пошло. Не то время было.
29 августа начались ожесточенные бои на подходах к Копорью, где участвовали, кроме армейских, и подразделения морской пехоты.
Мы в это время были отведены в Воронино.
Много лет спустя о боях в этом районе мне рассказал пулеметчик первого батальона 5-й бригады старший краснофлотец Василий Алексеевич Ждыморя. Командиром их батальона был капитан-лейтенант Аникеев, а ротой командовал лейтенант Смирнов.
После того как батальон отошел к Котлам, ему была поставлена задача задержать вражескую мотопехоту, наступавшую со стороны Кингисеппа. На этом направлении находилась наша гаубичная батарея на конной тяге, по у артиллеристов кончились снаряды. Чтобы задержать врага, лейтенант Смирнов приказал пулеметчику Ждыморя и его напарнику Максимову занять позицию около кузницы. Бойцы использовали для укрытия пулемета камень и железо, которое оказалось тут в изобилии. Второй пулемет Смирнов установил у часовни. Расчету третьего приказал занять колокольню церкви. Эти три пулеметные точки обстреливали дорогу, по которой рвались гитлеровцы. Несколько раз мотопехота пыталась продвинуться вперед, и каждый раз откатывалась назад с потерями.
Фашистов задержали на день.
Василий Ждыморя и Алексей Максимов вместе прошли тяжелые бои. Расстались уже под Невской Дубровкой. Алексей Максимов, моряк с лидера «Минск», перед войной должен был демобилизоваться и уехать на родину, но война поломала все планы.
А с лейтенантом Смирновым Ждыморя оказался в одной палате госпиталя в Ленинграде. Смирнов был серьезно ранен автоматной очередью в руку и в бок. Его увезли из палаты ночью, как вывозили безнадежных.
Трудные месяцы войны пришлось пережить морякам под Ленинградом. Очень немногие дожили до Победы. Большинство так и осталось под Котлами—Копорьем, у стен Ленинграда, близ Невской Дубровки.
30 августа начались бои уже за само Копорье. Они продолжались до начала сентября. На помощь оборонявшимся приходила морская артиллерия. Даже тяжелые орудия форта Красная Горка обстреливали вражеские колонны на подступах к Копорью.
Нас в это время отводили все ближе к Ленинграду. Но вскоре подошла и очередь всей курсантской бригады встретить наступающего противника. Правда, случилось это не у нас, а сперва у дзержинцев. Видимо, встретив сильное сопротивление советских войск но дороге на Красное Село, противник решил обойти оборону и повернул севернее, выйдя и расположение второго батальона, состоявшего из курсантов Высшего военно-морского инженерного училища имени Ф. Э. Дзержинского. Батальон имел на вооружении лишь легкое оружие. Но он достойно встретил врага и дал отпор фашистам.
Еще более успешными были действия четвертого батальона, состоявшего из моряков Учебного отряда подводного плавания имени С. М. Кирова. Народ здесь был постарше нас и поопытней. Часть краснофлотцев уже служила па лодках. Бои за деревни Рудилово, Ново-Алексеевка, Новоселово были продолжительные и упорные Подплавцы но только удерживали свои позициии, но и неоднократно переходили в контратаки. Однако общая обстановка на фронте складывалась не и нашу пользу, и командование бригады приказало оставить эти деревни, чтобы не попасть в окружение.
В нашем батальоне был создан минометный взвод, куда попал мой друг одессит Юрий Колесниченко. В последних числах августа все мы настойчиво зарывались в землю, твердо веря, что после второго и четвертого батальонов дело непременно дойдет до нас. Однажды, когда позиции минометчиков были хорошо замаскированы, дорога перед ними пристреляна, командира минометчиков вызвали в штаб.
Вот тут-то на повороте дороги и показались два вражеских разведчика па мотоциклах. Колесниченко оставался за командира. Он знал, что за самовольное открытие огня его не похвалят, но решил все-таки воспользоваться предоставившейся возможностью. Дорога из-за леса вела в низину, потом поднималась снова на бугор.
Приказав подготовить минометы, Юрий Колесниченко решил выждать, когда гитлеровцы приблизятся па четыреста метров, и открыть огонь. По его словам, в то время он больше всего боялся, что командир вернется раньше, чем вражеские солдаты покажутся на пригорке. Но мотоциклисты приблизились к пристрелянному рубежу, и несколько мин понеслись им навстречу. Запылила дорога. Кажется, фашисты пытались стрелять. Но когда пыль осела, оба мотоцикла лежали на дороге, а рядом с ним распластались неподвижные разведчики.
Вернувшийся командир отругал Колесниченко за самовольные действия без доклада. И тут же приказал всем срочно сниматься. Вновь создалась угроза окружения. А минометчики страшно жалели, что у них не было десяти минут, чтобы добраться до мотоциклистов и забрать трофейные автоматы.
После упорных боев противник занял Копорье. В тот день нас отвели к Гостилицам, где мы вновь начали готовить линию обороны. Каждый день ждали противника. А как-то утром за нами неожиданно пришли машины. Мы решили, что нас перебрасывают на другой участок фронта. Командование батальона ничего определенного не говорило. Привезли нас снова в Учебный отряд подплава имени С. М. Кирова, туда, где мы месяц назад, в начале августа, получали армейское обмундирование. Приказали переодеться снова в морское.
Нас отозвали для продолжения учебы в училище.
Наш курс фронтовой закалки был коротким. Однако она пригодилась всем нам через год: в середине августа 1942 года 500 курсантов нашего училища были переданы на пехотную переподготовку, а затем, командуя стрелковыми взводами и ротами, приняли участие в обороне Сталинграда.