Парафило
Терентий
Михайлович

Боевое крещение

А. Г. СИДОРОВ. генерал-лейтенант

В тяжелые дни первых месяцев войны мне, девятнадцатилетнему паршо, довелось начать службу к|)аснофлотцем-рядовым "в прославленной 2-й бригаде морской пехоты. Хотя с той поры прошло много времени н не все сохранилось в памяти, но есть что рассказать читателям. В частности, о том, как защищали город на 11еве.
Когда началась война, я учился на третьем курсе Крапивенского лесного техникума в Тульской области и думал посвятить свою жизнь мирной профессии — выращиванию и охране леса. Война нарушила мои планы, как и планы многих моих сверстников.
Еще в период приписки в Крапивенском райвоенкомате я был определен для прохождения действительной военной службы па флоте. С началом мобилизации меня направили на Краснознаменный Балтийский флот. В первых числах августа прибыл в Ленинград, в экипаж. Отсюда и попал в морскую пехоту.

В команде максима

Предварительно все мы проходили ускоренную учебную подготовку. Из нас готовили пулеметчиков, минометчиков, связистов, саперов и других специалистов для войны «на сухопутье», как в то время говорили бывалые краснофлотцы. Быстрому овладению военным делом помогало нам, молодым воинам, то, что еще перед войной в школах мы обучались и сдавали нормы ПВХО, ГСО, ГТО и т. д. Большинство из нас с гордостью носили значки «Готов к труду и обороне», «Ворошиловский стрелок» и другие.
Пожалуй, самым сложным было научиться уничтожать танки противника бутылками с горючей смесью и связками гранат. Мы отрабатывали приемы и правила их метания, изучали уязвимые места танка, непростреливаемое «мертвое» пространство перед ним, осваивали способы изготовления связок гранат, меры безопасности при обращении с гранатами и горючей смесью.
Мне же, кроме того, пришлось изучать станковый пулемет «максим»: я был назначен в пулеметный расчет вторым номером. В мою обязанность входило вместе с первым номером — наводчиком старшиной Егоровым.— выбирать и оборудовать огневую позицию, готовить пулемет к стрельбе, помогать наводчику при заряжании и ведении огня, а также знать и устранять все неисправности. Пулемет «максим» требовал к себе особого внимания и ухода, а второй номер постоянно должен быть готов к замене наводчика. Мне нужно было также переносить станок пулемета при смене огневых позиций и на марше. А весил он 36 килограммов. Быстро не побежишь с таким тяжелым грузом. Когда же пулеметному расчету приходилось перемещаться на небольшое расстояние, то мы перекатывали пулемет на колесах или переносили втроем: двое за колеса сбоку, а один за хобот сзади.
Во время учебы мы разучили и пели свою песню. Как сейчас, помню ее слова:

Я пулеметчиком родился,
В команде «максима» возрос,
Огнем и пулею крестился,
И первый бой я перенес.
Кожух, короб, рама,
Мотыль с шатуном,
Возвратная пружина,
Приемник с ползуном...

В припеве назывались все главные составные части станкового пулемета.
Ускоренная и довольно интенсивная подготовка закончилась 9 сентября. Поздно вечером нас посадили на баржи, погрузили имущество, боеприпасы и вооружение. Боеприпасов грузили много, нам пришлось их перетаскивать на баржу, и со слов командира мы поняли, как нужны они оборонявшимся войскам. Ночью под охраной сторожевого корабля мы совершили переход по Финскому заливу и выгрузились в Ораниенбауме.
Переход морем был успешным, так как ночь стояла темная, шел мелкий дождь... Когда следовали к месту назначения, то было довольно неприятное ощущение: мы находились в огневом кольце. Вокруг шли жаркие бои.
В воздухе то здесь, то там вспыхивали ракеты, небо озарялось всполохами орудийных выстрелов, заревом пожарищ.
Нас встретили в порту добрыми напутственными словами два командира. Они рассказали, что здесь, в Ораниенбаумской гавани, стоит легендарный крейсер «Аврора» и что мы будем взаимодействовать с фортом Красная Горка. Все это с первых часов поднимало боевой дух и вызывало определенную гордость.
Наша пулеметная рога прибыла во 2-ю отдельную бригаду морской пехоты, когда ее подразделения после тяжелых боев в районе Котлов и Копорья были выведены, с переднего края. В лесу, южнее села Калище, нас тепло встретили морские пехотинцы —непосредственные участники недавних боев. Каждый из них казался нам героем. Бойцы носили морскую форму и называли себя лосяковцами — по фамилии прославившегося в боях командира бригады. Они много рассказывали о минувших боях и особенно о погибшем командире батальона И. Н. Куликове и его подвигах.
Наш расчет оборудовал и замаскировал позицию для стрельбы по пнзколетящим самолетам и нес дежурство у пулемета в расположении 2-го батальона. Тем временем подразделения бригады спешно пополнялись людьми и готовились к грядущим боям.
Фашисты хотя и имели еще превосходство в живой силе и технике, но, измотанные предыдущими боями, уже не могли наступать по всему фронту. А встретив сильное сопротивление частей Ижорского укрепленного района, отказались от наступления на этом участке. Позже мы узнали, что для овладения Ораниенбаумом гитлеровское командование решило нанести удар по кратчайшему расстоянию из района Гостилиц.
Стемнело, когда последовала команда для построения. Командир, прибывший из штаба Ижорского укрепленного района, сообщил, что гитлеровцы до наступления холодов хотят расправиться с Кронштадтом и по приказу Гитлера рвутся к Ленинграду. Фашисты предприняли еще одну попытку сбросить нас в Финский залив. Для этого они сосредоточили превосходящие силы пехоты и танков, при поддержке артиллерии и авиации прорвали оборону наших войск южнее Ораниенбаума и Петергофа. На состоявшемся здесь же коротком митинге выступили несколько краснофлотцев, командиров и политработников. Все говорили о том, что моряки-балтийцы с честыо выполнят возложенные на них задачи и не посрамят славных традиций флота.
Бригада немедленно выступила на передний край, на помощь оборонявшимся частям. По топким лесным дорогам, под нспрекращающимся мелким осенним дождем мы спешили навстречу врагу. На марше полегче, когда ты во.оружеи винтовкой или автоматом, а нести пулеметный станок и коробку с лентами тяжеловато. Но и в такой обстановке веселые шутки, жизнерадостность и бодрость не покидали нас.
Промокшие и усталые, приступаем к оборудованию рубежа обороны. Четко выраженного переднего края нет. Боевые порядки отходящих частей перемешались. Здесь и стрелковые части, и артиллерия, и даже несколько легких танков.
Второй батальон нашей бригады занял оборону по северному берегу реки Черной, получив задачу прикрыть вынужденный отход советских войск. Наш пулеметный расчет вместе со стрелковым подразделением был назначен в боевое охранение на южный берег реки (примерно на 800—1000 метров впереди обороняющихся). Задача простая — не допускать внезапного нападения противника на обороняющиеся подразделения и заставить фашистов развернуться на значительном удалении от переднего края. Позиция была выбрана на скатах небольшой высотки. Слева в ста метрах проходила дорога из Гостилиц в Большую Ижору. Пулеметную площадку оборудовали на скорую руку. Для лучшего обстрела расчистили кустарник и замаскировались.
Более тщательно подготовить позицию нам помешал артобстрел, а затем появившаяся колонна фашистских танков. Мы заняли свои места. Вместе с нами находились флотские артиллеристы-корректировщики.
Обстановка сложилась исключительно сложная. Советское командование мобилизовало все, стремясь во что бы то ни стало остановить врага, так как в 12—16 километрах был берег Финского залива. В случае прорыва фашистские танки за 2—3 часа могли выйти к Большой Ижоре и Ораниенбауму, ибо больших резервов в нашей глубине обороны не было.

И грянул бой...

Несколько танков с десантом вражеской пехоты, быстро продвигаясь вдоль дороги, показались из-за бугров. Когда до них оставалось 1000—1200 метров, наша артиллерия и танки открыли огонь. Затем прошуршали в воздухе и разорвались с большой силой тяжелые снаряды береговых батарей. Снаряды рвались совсем недалеко от танков. Десант быстро спешился, танки приняли боевой порядок. Хотя дальность позволяла и нам вести эффективный пулеметный огонь, с целью экономии боеприпасов и чтобы не дать противнику обнаружить нашу позицию раньше времени, мы огня не открывали.
Когда до гитлеровцев оставалось менее 800 метров, артиллеристы подбили несколько танков, остальные сбавили скорость. Враг стал отходить. В этот момент по отходящей пехоте короткими очередями застрочил и наш «максим».
Гитлеровцы в этот день дважды ходили в атаку. Во второй раз мы подпустили их метров на четыреста и снова открыли огонь. Но все же вражеская пехота, наступавшая за танками, используя складки местности, перебежками продвигалась вперед. Несколько снарядов фашисты послали по нашему расчету,— к счастью, безуспешно. И вновь нам на помощь пришла недосягаемая для врага флотская артиллерия. Противник, попавший в зону плотного заградительного огня, отошел до ближайших укрытий и стал готовить новую атаку. Нам было приказано обеспечить отход стрелкового подразделения и артиллерийских наблюдателей, а затем перебраться на северный берег реки на позицию батальона.
На следующий день фашисты, применив авиацию и танки, ценой больших потерь прорвали оборону нашего батальона на участке двух взводов. Вражеские танки, грохоча гусеницами, проутюжили окопы и ячейки, а затем стали продвигаться вперед. За танками спешили автоматчики, поливавшие огнем наши окопы. В первое мгновение мы были ошеломлены. Требовались срочные меры, чтобы восстановить положение. И вот появились два командира, направившие взвод моряков для закрытия образовавшейся бреши.
Мне и краснофлотцу Гришину было приказано с Группой бойцов под командованием капитан-лейтенанта Жлобина следовать за прорвавшимся противником и унйчтожить его во взаимодействии с соседними подразделениями, Используя складки местности, кустарник и деревья, мы двинулись по пятам фашистов. Не ожидая удйра с тыла, они растерялись. Их пехота была быстро отсечена от танков и уничтожена. Но танки фашистов продолжали изрыгать огонь и давили гусеницами все живое на своем пути.
И вот началось единоборство наших людей, советских морских пехотинцев, вооруженных лишь противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью, с вражескими бронированными машинами. Здесь мне впервые пришлось увидеть «чудо». Не успели еще мы уничтожить вражескую пехоту, как на отставший танк смело взобрались три наших моряка. Они закрыли плащ-накидками смотровые щели-триплексы. Ослепленный фашистский танк резко снизил скорость. Из башни высунулся танкист, который был тут же убит. Внутрь башни полетела бутылка с воспламеняющейся жидкостью, Повалил черный дым. Краснофлотцы, как ни в чем не бывало, соскочили с танка.
Прорвавшиеся шесть фашистских танков были уничтожены, но и мы понесли потери. Умер от ран капитан-лейтенант Жлобин, не стало Гришина — подносчика патронов в нашем расчете — и многих других бойцов.
На фронте было много случаев проявления матросской смекалки и хитрости. Об одном из них хотелось бы рассказать. Фронтовики помнят устройство немецкой ручной гранаты с длинной деревянной ручкой, удобной для броска. Основной конструктивный недостаток ее состоял в том, что время горения замедлителя запала было больше, чем у советских гранат, примерно на две секунды. Поэтому после своего падения граната еще две- три секунды лежала на земле, а затем только взрывалась. Это позволяло отбросить гранату, когда она попадала в окоп или ячейку. Опытные краснофлотцы очень ловко пользовались «лишними» секундами в бою, быстро схватив гранату, бумерангом возвращали ее врагу. Мы называли это «гранатной дуэлью». Особенно успешно этим приемом пользовались в обороне под Усть-Рудицей.
У нас достаточно было храбрости, ярости и злости, но подчас не хватало технического оснащения и опыта.
Ценой больших потерь фашисты в районе Петергофа й Стрельны вышли к заливу и отрезали нас от Ленинграда с суши. Части, оборонявшиеся западнее Петергофа, оказались в полуокружении. Обстановка с каждым днем усложнялась. Наступили холода, часто шли дожди. У нас не хватало боеприпасов. Пережить эти трудности и поддержать высокий боевой дух нам помогали коммунисты-политработники. Они проводили постоянную работу, вселяя уверенность в победе над сильным и коварным врагом.
Бойды нашей бригады дрались умело и самоотверженно. Даже в самые трудные моменты боя у нас хватало оптимизма и бодрости. Чем тяжелее складывалась обстановка, тем организованнее и тверже мы становились.
В конце сентября 1941 года подразделения нашей бригады овладели господствующей высотой — горой Колокольня. В ноябре улучшили свои позиции у деревни Новая Буря. Шли бои местного значения. Пулеметчикам приходилось обеспечивать действия и прикрывать отход разведывательных групп, дежурить в боевом охранении. Однажды в начале ноября наш пулеметный расчет был придан па усиление стрелковому взводу и назначен в боевое охранение. С наступлением темноты пришли разведчики. Была достигнута полная договоренность по вопросам обеспечения их действий, и они скрылись на «ничейной» полосе. Мы напряженно всматривались и вслушивались в темноту, готовые в любую минуту открыть огонь. Но ничего особенного не было видно и слышно, только периодически фашисты освещали местность ракетами.
Через некоторое время напряженность несколько спала. И тут совершенно неожиданно ожила вражеская оборона. Перепуганные гитлеровцы открыли беспорядочную стрельбу. Взвились десятки ракет, стало светло как днем. Но это длилось недолго. Разобравшись в обстановке, фашисты начали бой с нашей разведывательной группой. Из орудий и минометов противник обстреливал наш передний край, позицию боевого охранения и старался отрезать пути отхода разведчикам.
Наш расчет тоже открыл огонь по противнику, чтобы обеспечить отход разведгруппы. Вскоре разведчики возвратились. Они волокли на плащ-палатке раненого немецкого солдата. Несколько наших бойцов тоже были ранены. Мы долго вели огонь, не меняя позиции, и поплатились за это: при очередном огневом налете был разбит наш пулемет. Чудом уцелел старшина Егоров. Краснофлотец Чураков и я были ранены. Мое ранение оказалось тяжелым — в голову и левую руку. До конца боя, после первой медицинской помощи, я лежал в укрытии. Жизнь мне спасла каска. Как только противник открыл огонь, я машинально надел ее.
В госпитале, в Лебяжьем, впервые услышал я слово «ампутация», по не придал ему значения. Мой сосед разъяснил: «Видимо, врачи боятся гангрены, и значит, парень, тебе придется распрощаться с рукой».
При повторном обходе врача я попросту сказал ему, что не дам отрезать руку. Но не мои просьбы, а мастерство медицинского персонала и мой крепкий организм помогли избежать операции. Вскоре меня поэтапно стали перебрасывать из одного госпиталя в другой — в Кронштадт, Ленинград, а затем по ледовой дороге и далее — в город Киров. Там я и выздоровел. Как я радовался, когда в своем вещевом мешке при выписке обнаружил тельняшку, бескозырку и бушлат. В этой форме снова приехал в г. Глазов, в пехотное училище. Но не окончив его, опять попал на фронт, на этот раз под Ржев. Здесь в летнем наступлении 1942 года вторично был ранен. В 1943 году под Витебском командовал пулеметным взводом. И снова встретился со старым знакомым — пулеметом «максим». Но теперь я уже передавал молодежи опыт, полученный в прошедших боях, особенно в морской пехоте.
Войну закончил старшим лейтенантом. Сейчас продолжаю служить в Вооруженных Силах.