Парафило
Терентий
Михайлович

Морпех №1
Десантник №1

В бригадной разведке

М. Г. КОЗЕКО, старший матрос запаса

К лету 1941 года я отслужил уже два с половиной года сверхсрочной службы на Краснознаменном Балтийском флоте. Получил отпуск — целых сорок пять суток! — и решил съездить на родину, в город Лоев, что на Гомелыцине. Но прежде направился в Киев, где работал на заводе «Большевик» перед призывом на флот.
21 июня был в Киеве, а 22-го началась война... Утром фашисты бомбили город. Хотелось мне повидаться с матерью, да где уж тут. В тот же день вечером выехал в Ленинград и вскоре был на месте службы — в Объединенной школе КБФ.
Гитлеровцы рвались к Ленинграду, положение на фронте было тяжелое. Вот тут и был сформирован из курсантов нашей школы 3-й отдельный полк морской пехоты. Позже, в 1942 году, его переформировали в 50-ю отдельную бригаду морской пехоты. Зачислили и меня в полк — так стал я морским пехотинцем.

Враг у ворот

В июле были заминированы многие дороги, мосты и другие важные объекты на подступах к Ленинграду. Использовались для этого и морские мины с дистанционным управлением. На один из заминированных объектов послали меня и матроса Алексея Новикова. В случае приближения противника мы должны были взорвать плотину и мост на реке Ломошке.
Прошло несколько дней, и в районе деревень Копорье — Ломаха начались оборонительные работы. Ленинградцы, в основном женщины, рыли окопы, противотанковые рвы. А на горизонте, на юго-западе, по ночам уже видно было огромное зарево. Начались налеты вражеских самолетов, появились убитые и раненые. Вскоре через мост стали проходить наши отступавшие части. Потом на берегу начали рваться снаряды. Ленинградцы прекратили работу и возвращались домой. Фронт все ближе подходил к нам.
Получив приказ, мы взорвали плотину. Но еще оставались мины на шоссе и под мостом. Все время приходилось проверять провода от подрывной машинки. Участились артобстрелы, и осколки снарядов повреждали провод. Навсегда сохранится в памяти картина: треск рвущихся снарядов, едкий, противный дым и мы с Алексеем, ползущие по жидкой грязи па дне осушенной запруды в поисках оборванного провода.
Между тем враг показался на пригорке, километрах в трех-четырех. Пришлось подрывать мины уже не электрической машинкой, а огневым способом — бикфордовым шпуром. Бросились мы с Алексеем Новиковым к мосту. В это время его переходила наша последняя часть — артиллерийская батарея. Ее враг накрыл артиллерийским огнем.
Мы помогли красноармейцам перекатить орудия через мост, так как несколько лошадей было убито. Фашисты уже так близко подошли, что открыли с шоссе огонь из автоматов. Спустился я к мосту с правой стороны, Алексей — с левой, подожгли бикфордов шнур и едва успели отбежать на безопасное расстояние, как мост излетел на воздух.
Когда мы вернулись в волк, много было вопросов со стороны товарищей: какие враги, страшно ли было под огнем — ведь мы первые получили боевое крещение. Но очень скоро всем довелось узнать противника на собственном боевом опыте, так как полку пришлось вести тяжелые, упорные бои на Ораниенбаумском плацдарме.
С тех дней крепко подружился я с Алексеем Новиковым. Ведь настоящая дружба рождается вот так, как у нас, в трудные минуты. Не ошибся я в друге. И позже, в разведке, всегда можно было на него положиться: такой не подведет, всегда придет на выручку. А на войне доверие, может быть, самое важное. Без доверия и воевать нельзя.

Становлюсь разведчиком

В начале августа 1941 года в нашем полку создали взвод разведки. Людей подобрали из добровольцев, настоящих балтийцев. Любое, самое трудное дело было им по плечу. Во взводе с самого начала оказались Иван Фашин, Алексей Новиков, Борис Павлов, Николай Егоров, Владимир Яблоков, Василий Гаврилов, Николай Зверев, Николай Медведев, Анатолий Смирнов, Софья Лебедева и другие. Позже, в начале 1942 года, пришел к нам в разведку Павел Дементьевич Бурмашев, а в начале 1943 года — Лев Шульман и Ирина Ковель.
Помнится, в конце сентября командование узнало, что противник ведет переброску частей. Но куда? Приказано было непременно взять «языка».
В разведку вышли на рассвете. Путь наш лежал к деревне Лопухинке, занятой врагом. Прошли «ничейную» полосу — пять-шесть километров, — сделали привал. Влез я на стоявшую на пригорке высокую ель, стал наблюдать. Вижу: то едут солдаты на телегах в лес, то возвращаются оттуда с бревнами. День был пасмурный, хмурый.
Наш командир взвода младший лейтенант В. С. Броваренко приказал двигаться ближе к деревне. Прошли оврагом незамеченными. Дальше всем вместе идти было нельзя. Мне было приказано идти впереди и подавать время от времени сигнал остальным, если опасности нет.
Осторожно пробираюсь вперед. Вроде все в порядке. Но вот на дороге появилась телега, запряженная парой рослых коней. На ней один солдат. Спрятался я за большую кучу хвороста, а когда солдат слез с телеги, встал во весь рост и крикнул:
— Хальт! Хенде хох!
Перепугался фашист сильно. Пялит глаза на мою бескозырку, на армейскую гимнастерку с распахнутым воротом и тельняшку. Но солдат был высокий, здоровый. Когда я неосторожно приблизился к нему, показывая рукой в сторону наших, он молниеносно отбил винтовку и схватил меня руками за горло. Хорошо, что нас тоже обучали приемам борьбы. Я присел, рванул в сторону и резким ударом сбил гитлеровца с ног. Мы покатились по земле. В это время подоспел посланный мне на помощь Володя Плынский. Вдвоем скрутили мы фашисту руки и увели его к оврагу. Пленный дал в штабе ценные сведения.
Случались у нас не раз столкновения с разведчиками противника. Так, в конце осени 1941 года мы заметили, что вражеская разведка повадилась ходить за продуктами в деревню Вяреполь, находившуюся на «ничейной» земле, и решили устроить засаду.
Снега было еще мало, но речка, что протекала у деревни, покрылась тонким льдом. Наша группа затемно проникла в деревню и расположилась в разбитых домах. Часам к девяти появились фашистские разведчики, вооруженные автоматами. Их было больше, чем нас, но мы хорошо подготовились к встрече. Дружный и внезапный огонь застал противника врасплох. Оставляя убитых и раненых, вражеские солдаты бросились наутек. Многие проваливались в воду, ступив на непрочный лед реки.
Тут артиллерия врага открыла беглый огонь по деревне, но мы уже отошли, не понеся потерь. Умело в этом бою действовали разведчики М. Ломако, М. Молодчиков, Н. Петкун, Н. Харчевников да и все остальные. Жаль, что не смогли мы точно установить потери противника, но полегло тогда фашистов немало.
Тяжело было воевать зимой 1941/42 года. Паек сильно урезали. Получали мы немного хлеба, жидкий суп. А в разведке приходилось идти многие километры на холоде, лежать часами в снегу. Порой казалось, что душа примерзает к телу. Если случалось найти убитую лошадь, то ее разрубали на части и мясо уносили с собой. Долго пользовались разведчики этим «приварком».
Мы провели разведку боем укрепленного противником хутора вблизи деревни Порожки. В разведке участвовали две роты — разведчиков и стрелковая. Бой был грудным. Несмотря на сильный артиллерийский и минометный огонь противника, мы добыли нужные командованию сведения. Храбро сражались в этом бою Николай Харчевников, Николай Петкун, Иван Руденко, Николай Горохов, Алексей Новиков, Владимир Захаров, санинструктор Михаил Дашкевич и другие разведчики.
В июне 1942 года я написал письмо члену Военного совета Ленинградского фронта А. А. Жданову с просьбой направить меня в разведку по тылам врага. Не надеялся па скорый ответ, но долго ждать не пришлось — просьбу удовлетворили.

За линией фронта

Вскоре я уже проходил специальную подготовку. Нас, группу из четырех человек, готовили к забросу во вражеский тыл. Оттуда мы должны были по радио передавать сведения о дислокации войск противника, их передвижении, местонахождении аэродромов и воинских складов, движении железнодорожного транспорта. Вместе со мной в группе был Владимир Захаров — моряк из нашего полка, радист-ленинградец Василий Жуков и Василий Монахов.
Подготовили нас быстро, и в середине июля на двух бомбардировщиках СБ группа вылетела на выполнение задания. Место выброса находилось на стыке границ РСФСР, Латвии и Эстонии. Жуков и я летели в первом самолете, Монахов и Захаров — во втором. Хотя полет был ночной, над линией фронта нас обстреляли вражеские зенитки. От близких разрывов самолет бросало из стороны в сторону.
В назначенном квадрате по команде летчика мы прыгнули в темноту ночи и вскоре уже качались под куполами парашютов. Приземлились в густом лесу. Я быстро нашел Жукова, но поиски грузового парашюта затянулись. К счастью, утром мы увидели этот парашют совсем рядом — на макушке высокой ольхи. Когда сняли и разобрали груз, у нас были и боеприпасы, и питание для рации, и продовольствие. Тщательно зарыв парашюты, мы двинулись к месту сбора. Два дня ждали Захарова и Монахова, но они не пришли.
Вступили в связь с Ленинградом и запросили, как быть. В ответ получили указание выполнять задание вдвоем. В. Захаров и В. Монахов, видимо, погибли, а как это случилось, так и осталось неизвестным.
Больше месяца находились мы в тылу противника. Не один раз спасались от облав, прочесывания местности, которые устраивали гитлеровцы. Переправлялись через реки, шли болотами; спали по очереди. Но все задания выполняли в срок. Сведения в Ленинград иногда случалось передавать под самым носом у фашистов. Может быть, и засекал противник радиопередачи, но мы все время были в движении, схватить нас врагу не удалось.
Трудно сказать, как бы обернулось дело, если бы не помощь местных жителей — наших советских граждан. Они помогали добывать ценные сведения, сообщали о приближении врага, предупреждали о предателях. А мы, как могли, рассказывали о положении на фронтах, старались передать нашу веру в победу над захватчиками. С великой радостью впервые от нас люди узнавали о разгроме гитлеровских войск под Москвой, о том, что Ленинград держится, что Родина набирает силы и недалек день освобождения.
Уже на обратном пути, недалеко от станции Волосово, чуть было не попались, пытаясь узнать численность местного гарнизона. Было около одиннадцати вечера, когда мы подошли к небольшой деревушке. В крайней избе светилось окошко. Еды у нас уже не было — изголодались; решили зайти. Вася Жуков прошел в избу, а я остался на улице, наблюдая за окнами и дверью. Вдруг тихо растворилось окно, выскочил какой-то парень и побежал к Волосову. Понял я, что попали к предателям. Стукнул к окно комнаты, где был Жуков, — он тут же выбежал, и мы огородами ушли в лес.
Только притаились в кустах, слышим: разговаривают по-немецки. Солдаты шли по дороге. Потом они вернулись, стреляли из автоматов в чащу, кричали, но мы уже отползли в глубь леса.
На другой день местные жители рассказали, что в этой избе жили отец и сын — полицаи.
Пройдено по тылам врага уже более двухсот километров. Израсходовано почти все питание рации. Кончились продукты. Мы доложили обстановку в Ленинград и получили приказ — возвращаться к своим.
Перейти линию фронта, пожалуй, труднее, чем действовать в тылу врага. Но мы с Васей Жуковым верили друг в друга и надеялись на успех.
Днем удачно подошли почти вплотную к переднему краю противника. Видим, в лесочке дымит полевая кухня, спиной к нам стоит повар. Осторожно шагаем по тропинке дальше, а тут, как назло, навстречу группа солдат — идут, обедать. Куда деваться? Хорошо, что у тропинки лежала поваленная снарядом ель. Мы и спрятались под ее раскидистые лапы.
Фашисты прошли совсем близко, но нас не заметили. Мы вылезли из укрытия и поползли к переднему краю.
На «ничейной» земле лес был вырублен, и мы оказались как па ладони. Не успели пробежать и полсотни метров, как застрочили пулеметы из дзотов, полетели щепки от пней.Меня почти сразу же ранило в обе ноги и шею. В горячке не почувствовал боли, но когда вскочил и попытался бежать дальше - упал. Как нам удалось преодолеть минное поле - до сих пор не пойму. Просто повезло, наверное...
Отползли мы от вражеской линии обороны с полкилометра, пулеметный огонь утих, но зато начался минометный обстрел. Я ослабел и почти не мог передвигаться. Вася Жуков ранен не был и хотел меня тащить на себе. Но я твердо знал, что вдвоем мы не уйдем. Понимал это и Жуков, но оставить меня не мог. Все же подчинился моему приказу, (в группе старшим был я) — доставить нашим ценные разведданные. Со слезами уходил Вася, спрятав питание от рации так, чтобы потом найти это место.
К вечеру с великим трудом я добрался до домика лесника. От него остался только обвалившийся, заросший бурьяном погреб. Вот туда-то я скатился и сразу же уснул.
Очнулся — ночь, лес шумит, постреливают пулеметы. Решил ползти дальше, к своим — иначе гибель... К счастью, места эти хорошо знал, так как не раз ходил сюда в разведку, да и компас у меня был.
Когда до нашего расположения оставалось с километр, совсем иссякли мои силы. Ведь еще до перехода линии фронта у нас кончилась еда, а тут еще раны не забинтованы — кровоточат. Последние два дня во рту, кроме голубики, ничего не было. Дополз до. пня, охватил его, чувствую, что теряю сознание. Вынул наган, выстрелил несколько раз. Потом бросил гранату. В боевом охранении нашей 50-й бригады услышали взрыв, подняли подразделение по тревоге и пошли в поиск.
Первым ко мне подбежал моряк-балтиец Василий Гуглин. Подхватил на руки (что я в тот день весил! ) и понес. Доставили в блиндаж. Гуглин промыл мне рапы, забинтовал, дал немного жидких щей. Рассказал он, что искали меня разведчики долго и решили, что фашисты схватили...
Вскоре пришла санитарная машина, и меня повезли в госпиталь. Когда проезжали деревню Горки, все наши разведчики вышли встречать, пожимали руку, желали скорого выздоровления.
Три месяца я лечился в госпитале в Лебяжьем, а потом две недели был в доме отдыха в Большой Ижоре.
И январе 1943 года возвратился я в свою роту, которой уже командовал замечательный, любимый нами командир Павел Дементьевич Бурмашев. Вскоре мне вручили орден Красной Звезды. Снова начались выходы на разведку. Позже я еще раз был отозван в распоряжение разведки Ленинградского фронта—-помогал готовить бойцов к заброске в тыл противника. Воинская часть, где я служил, была направлена под Колпино, в район 8-й ТЭС. И там не раз пришлось ходить и разведку - уточнить данные по вражеской обороне, за языком...
Осенью НИЗ года я получил осколочное ранение в ногу, попал в госпиталь. На этом и кончилась моя служба в морской пехоте: из госпиталя меня направили ив ледокол «Волынец» комендором-зенитчиком. Здесь встретил День Победы и закончил в 1946 году флотскую службу.

Тридцать лет спустя

Прошли десятилетия с тех пор, как кончилась война, но живет память о боевых друзьях. Лишь о немногих рассказал я, Как не помянуть добрым словом наших замечательных девушек Ирину Ковель, Сашу Лебедеву, Валю Кулинковскую, Тосю Зимерову, Нину Фомину, Галю Комберг, Тамару Белову. Особенно тепло вспоминаю Сашу Лебедеву и Ирину Ковель, с которыми не раз довелось быть и разведке. Умели девушки хорошо воевать, умели быстро оказать медицинскую помощь, подбодрить шуткой, добрым словом Тося Зимерова и Валя Кулинковская отдали свои молодые жизни за Родину...
По многими сослуживцами и ныне держу связь, знаю об их жизни, работе. Ирина Ковель-Пятницкая — инженер на Кировском заводе в Ленинграде. Живут и работают в Ленинграде командир взвода Иван Руденко, командир бригады Н. С. Лосяков, комиссар П, А. Каменский и другие.
Лева Шульман (Цыганок, как все его звали) —инвалид Отечественной войны, но, хотя здоровье подчас к подводит, ведет большую общественную работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи. А Иван Руденко — бессменный секретарь парткома на заводе духовых инструментов, за доблестный труд награжден орденом Ленина.
В 1972 году встретился я в городе Ломоносове с другом, старшиной нашей роты Николаем Гороховым, который трудится, как и я, на стройках. Ему присвоено почетное звание заслуженного строителя РСФСР.
Мой боевой друг Алексей Новиков работает на Онежском тракторном заводе в Петрозаводске. С ним также удалось повидаться. Впрочем, как ни жаль, но о каждом не расскажешь, хотя в памяти все: и те, кто отдал свои молодые жизни за Родину, и те, кто дождался светлого Дня Победы.