Яблоня на блиндаже
В. Кожуховский
Много братских могил оставила минувшая война на священном Ораниенбаумском «пятачке». Много полегло храбрых сынов России, Украины, Белоруссии, Карелии, Грузии, Армении. Среди них лежит и юноша-испанец.
Это был Педро Ниэто.
У поэта Всеволода Азарова в стихотворении, посвященном Педро Ниэто, есть строки:
На «Малой земле» бил врагов непреклонно
За горе Бильбао,
За слезы Хихона.
Он мстил за обиду Отчизны как надо,
За стены Мадрида У стен Ленинграда...
* * *
В апреле 1941 года па завод «Электросила» прибыли 19 испанских ребят — учиться и работать. В их числе был и Педро Ниэто. Он попал в седьмой цех — на сборку аппаратов. Высокий, стройный блондин, с гладко зачесанными назад волосами и лучистым взглядом, не по годам смышленый, собранный и внимательный — таким запомнился он ветеранам завода. До всего ему было дело. Он осваивал новую профессию и находил время учиться по вечерам, участвовать в художественной самодеятельности и помогать другу Анхель Мадере выпускать стенную газету. Анхель Мадера, его ровесник, 1924 года рождения, был уже известен как автор популярного антифашистского гимна испанской молодежи юношу. Коллектив седьмого цеха стал для Педро родной семьей. Но фашизм преследовал юношу и на его второй Родине. Сгустились тучи и над Ленинградом. Началась Великая Отечественная война. Педро опять стал похож на того одержимого мальчика, который задумал однажды бежать в Испанию, чтобы воевать за ее свободу.
Теперь те же фашисты шли сюда. Беспощадный враг рвался к Ленинграду. Ему не хватало дивизий. Он искал их на Западе всюду. Забирал каждого, кто мог держать оружие. И в Бильбао фашисты пришли в семью Андреса
Педро - отца Ниэто. При родителях оставался старший сын Хосе-Мария, который по возрасту как раз годился на фронт. А он ответил:
- Воевать против России? Не пойду! Там братья мне, сестры...
Короткая автоматная очередь фашиста, и на глазах отца с матерью упал сын, обагренный кровью. Потрясенные страшным горем, родители тяжело заболели. Написали об этом в Россию младшим сыновьям. А потом пришло письмо от соседей, что мать с отцом не смогли пережить смерть сына, скончались.
Педро пришел в военкомат и заявил:
Хочу на фронт...
А ему:
- Рано, - ответили, Подрасти. Там совершеннолетние нужны
Такого категорического и обидного отказа Педро никак не ожидал, Хотелось мстить за брата, за мать и отца, За голубое небо Бильбао. Мстить! Все уходили на фронт, а ему: «Рано. Подрасти! »
Педро вскоре все-таки добивается, чтобы зачислили его в дивизию народного ополчения «Электросилы». А затем идет к командованию, просится в боевую часть и вскоре попадает па Ораниенбаумский «пятачок», к морянам 5-й бригады морской пехоты —в район деревни Калище.
Своей душевной простотой и смелостью испанский юноша приглянулся морякам, и вскоре они взяли его с собой в разведку. Вброд форсировали реку Воронку, проникли в тыл врага и устроили засаду на дороге. В ночной мгле мчались два мотоцикла с не выключенными фарами. Две автоматные очереди испанца — и оба фашиста свалились в кювет. Один — насмерть. Второй поднял руки.
С тех пор никто не говорил испанскому пареньку, что воевать ему рано. Напротив, призывали бить фашистов как можно больше. Совершали с ним внезапные и дерзкие налеты на огневые точки. Проникали туда, где враг считал себя абсолютно неуязвимым. И Педро был доволен этим.
* * *
Стучали пулеметы. От взрывов авиабомб и снарядов сотрясалась земля. От едкого дыма першило в горле, слезились глаза. Пахло гарью и порохом, сыростью и окопной землей.
А человеку, хоть на пять минут, но другой жизни надо. Мирной. Без огня, без дыма. Без сотрясения земли. Нахлынут такие чувства волной и захлестнут человека, отведут руку от пулеметной гашетки, от спускового крючка, а глаз — от прицела. И умолкал бой, наступала тишина: звонкая, манящая. Она приходила после жарких схваток и перед новой битвой — как передышка на три — пять минут. Все надо успеть вспомнить в эти минуты: и дом, и детство, родных и хотя бы пол- странички написать любимой. Хотелось выбраться из окопа, поглядеть вокруг — что же стало с землей? В чем она провинилась, за что ее так кинжалили, пепелили? Не осталось на ней возле реки Воронки живого места: ни травы, ни кустарника — одни воронки. Каким чудом оставались там люди в живых?!
В минуты такого затишья и Педро не усидел в блиндаже, вышел послушать в небе жаворонка. Привалился к стенке траншеи, глянул в небо и затаил дыхание. Не пели птицы. Лишь прибой Финского залива слышен был, глухой, со стоном. Знать, и морю нелегко пришлось. А над заливом чайка парила. Всех разогнала война, а эту, как перышко ветром, несло. Летела одна, искала кого-то. Не кричала, а плакала тонким-тонким голоском, похожим на голос матери Педро. И небо такое же высокое и голубое, как в Бильбао. Да только не птицы пели в этом небе, — слышен был гул вражеских самолетов — снова летели бомбить Ленинград. Педро пожевал яблоко, присланное в дар отважным разведчикам из советского тыла, и тут загудела земля вновь. Засвистели снаряды и мины. Ударило горячей волной, и — упало голубое небо на землю. Исчезло солнце. Перестали стучать пулеметы, рваться снаряды и мины. Онемела земля в один миг. Ни окопов. Ни дыма. Ни крови. Ни слез. Ни людей. Ни огня. Опустело, остыло все вокруг.
Педро Ниэто не стало.
* * *
На полуистлевшей и осевшей крыше того блиндажа теперь выросла яблоня. Одна лишь макушка ее видна из-за насыпи: весной белая, летом зеленая, зимой голая. Смотрит яблоня на тот берег реки, откуда стреляли по блиндажу. Вслушивается в тишину денно и нощно, как те бойцы, которые попеременно стояли часовыми в траншее у блиндажа, охраняя покой своих друзей после боя.
Не из рук ли того испанского юноши выпало тогда семечко яблока, присланного заботливой русской матерью?.. Не сам ли Педро думал в тот последний час оставить память о себе и преднамеренно вдавил каблуком в землю семечко?..
Растет яблоня на блиндаже, выше и выше тянется к солнцу. Ребята-школьники посадили к одинокой . Летом там скот пасется, люди сидит с удочками, в зимой пролетают по косогору лыжники. Неподалеку бегут по асфальту машины.