Парафило
Терентий
Михайлович

Специальное задание

Н. И.Кушнир, капитан 2-го ранга — инженер

Утром 20 июля 1941 года в бассейн, где краснофлотцы нашего учебного отряда занимались водоллазным делом, прибежал рассыльный, назвал несколько фамилий, в том числе и мою, и крикнул:
— Всем названным срочно явиться в политотдел отряда!
Нас принял начальник политотдела бригадный комиссар Солдатенко. Он был серьезен и явно чем-то взволнован. Когда собрались все, комиссар внимательно посмотрел на нас и чуть тише обычного сказал:
— Товарищи, дело очень серьезное. На выполнение специального правительственного задания уходит отряд моряков, в котором большинство краснофлотцев первого года службы... А вас, коммунистов и старых моряков прослуживших по пять лет и больше, мы посылаем отряд политбойцами. И потому главная ваша задача цементировать этот отряд. Боевое задание вам поставит командование. Само собой разумеется, что все должно содержаться в строгой тайне... Да, еще одно: отряд под командованием капитан-лейтенанта Куликова еже выполняет подобное спецзадание... Вот пока и все, товарищи, — закончил комиссар. — После обеда — постановка боевой задачи и митинг.
Пока ясно было одно: задание предстоит не из легких, а всю степень важности его мы, конечно, могли только предполагать. Во всяком случае, тот факт, что была названа фамилия Куликова, уже говорил о многом. Дело в том, что капитан-лейтенанта Н. Н. Куликова я хорошо знал по совместной службе в бригаде подлодок КБФ — я служил у него на Щ-314. Отличный командир и замечательный человек, его любила вся наша команда. (Впоследствии я узнал, что его отряд успешно действовал под Кингисеппом, а И. Н. Куликов в одном из боев пал смертью храбрых.)
После обеда мы собрались на митинг. Трибуной служил обыкновенный стол, на нем стояли наши командиры. Среди них мы увидели двух незнакомых командиров в армейской форме, видно еще не обношенной как следует. Интересно, откуда они, где служили до этого?
На митинге нам говорили о вероломстве фашистов, о тяжелом положении на фронтах, о мобилизации всех сил на борьбу с врагом.
Незнакомые армейские командиры были представлены нам — это были командир 2-го Особого батальона моряков подполковник Петров и комиссар части батальонный комиссар Гуральник. Судя по их званиям, мы догадывались, что действовать нам придется на берегу. На митинге же было просто сказано, что «нам поставлена особая боевая задача, которая вскоре будет детально уточнена». Такая неопределенность несколько взволновала нас.
Начались сборы. Мы получили обмундирование, патроны, по две гранаты РГД и построились во дворе подплава. Я попал в первую роту капитан-лейтенанта Семенова, в первый взвод старшего лейтенанта Николаева.
Часа в три ночи нас подняли по тревоге и объявили, что выходим на выполнение боевого задания... Колоннами мы прошли по пустынным улицам Ленинграда на набережную Невы, где нас ждали военные транспорты. Вид у них был довольно мирный: до войны они использовались как пассажирские суда на линиях Ораниенбаум— Кронштадт и Кронштадт — Ленинград.
Наша рота погрузилась на теплоход «Кремль», снами разместились штаб и командование батальона. Вскоре уже мы шли вверх по Неве.
Только в районе Шлиссельбурга было разрешено выходить из трюмов на палубу, да и то поодиночке: соблюдались маскировка и полная секретность. Мы уже догадывались, что будем действовать на островах в Ладожском озере, и не теряли времени даром. В трюмах, несмотря на страшную духоту, шли занятия — изучали боевой устав, в частности действия в составе отделения и взвода, приемы рукопашного боя. Ребята так работали штыками, что вся бортовая обшивка трюма была изодрана. Как раз в это время и послышалась команда «смирно! ». В трюм спустился политрук роты Глушко. Он указал на обшивку и, добродушно усмехаясь, спросил:
- Не продырявите борта?
Потом политрук подошел ко мне:
- Ну как, сможете троих фашистов посадить на штык?
Я ответил:
- Троих — не знаю, но все мы понимаем азбуку войны так: не убьешь его первым — он убьет тебя, а потому нужно торопиться, бить первым и не считать — двоих или троих...
Глушко молча кивнул и еще раз внимательно посмотрел на меня.
Солнце еще не всходило, но было уже светло — продолжались белые ночи. «Кремль» шел, не сбавляя хода. Моряки негромко переговаривались. По всему чувствовалось, что наша цель уже недалеко. Томила неизвестность. В случаях человек, как никогда, испытывает желание излить кому-то свою душу. Кто воевал, тот знает, что самое тягостное — не бой, а ожидание боя, и психологически вполне объяснима особая тяга людей друг к другу в такие минуты. Вспоминают родных и близких, всякие случаи из довоенной жизни, рассказывают о детях. Обмениваются адресами... Так, на всякий случай.
Открылся люк трюма, и над головой вдруг послышался голос рассыльного:
Кушниру срочно явиться в штаб.
С этой минуты для меня (да и для всех нас) события развивались в ускоренном, почти лихорадочном темпе. В штабе мне объявили, что мы будем высаживаться десантом на остров и я назначаюсь командиром первого броска. (Честно говоря, до сих пор не знаю, почему выбор пал на меня. ) Моя задача — с группой моряков высадиться первыми и обеспечить высадку остальным. Если противник окажет сопротивление, то вступить в бой, захватить участок берега для высадки остальных сил и в последующем прикрывать высадку огнем. Мне придавался радист с рацией и примерно человек тридцать краснофлотцев...
Все это было для меня полной неожиданностью. Главное — ни я не знал людей, ни они меня... Но приказ есть приказ.
Я быстро вышел из каюты штаба на палубу и только теперь заметил, что нас сопровождают боевые корабли— сторожевик и «морские охотники».
Над нами пролетел немецкий самолет, с кораблей по нему открыли огонь. Вскоре к нашему борту подошел катер с двумя шлюпками на буксире.
Посадку мы произвели быстро, без суеты. Я приказал радисту и матросу с источниками питания к рации быть все время рядом со мной, спустился в первую шлюпку, и мы отвалили от борта. Вслед за нашим головным грузились и отходили другие катера.
На озере, после жаркого трюма, было свежо, над водой стояла дымка. В ней мы и шли около часа, пока не показались очертания незнакомого острова. Напряжение росло. Катер быстро шел вперед. Вот уже хорошо видны гранитные валуны и скалы. Катер стопорит ход, с борта кричат:
— Дальше — мель, десантируйтесь!
Я поднимаюсь, подаю команду «за борт! » и прыгаю в воду. Сзади всплески, значит, все в порядке, прыгают ребята... Вода холодная, до берега метров сто, глубина— по горло.
Стараемся быстрее выбраться на берег. За каждым валуном на берегу мог притаиться враг. Нет, пока все тихо, только вдалеке слышен удаляющийся гул нашего катера да дыхание идущих рядом краснофлотцев.
Вот и берег. Чуть дальше — лес. Развернулись цепью, продвинулись вперед, залегли. Я подал сигнал — помахал в сторону наших кораблей: все в порядке.
Тут же началась высадка остальных сил отряда. Вскоре прибежал связной и передал приказание — двигаться вперед.
Что ж, двигаться так двигаться. Конечно, противник в более выигрышном положении, он хорошо знает местность. А то, что она лесистая, — только ему на руку: мы у него — как на ладони. Поэтому я приказал соблюдать особую осторожность: без надобности огня не открывать, внимательно следить за деревьями, осматривать стога и строения, чтобы не проглядеть снайпера-«кукушку» или не наткнуться на мины.
Прошло уже немало времени, и я встревожился, не заблудились ли мы в лесу, но еще через полчаса отряд вышел на проселочную дорогу. Осмотрелись. Вдалеке, метрах в четырехстах, показался вражеский мотоциклист. Он тут же скрылся в лесу.
Мы еще осторожнее продолжали продвигаться вперед. В любом месте враг мог устроить засаду.
Почти так оно и оказалось —вскоре впереди послышалась стрельба, и мы вступили в бой с небольшой группой противника.
Неожиданно справа, совсем рядом, раздались выстрелы.
Через несколько минут выяснилось: свои. Черт возьми, разве это дело! Сразу же, когда сошлись все вместе, договорились о пароле. Недоразумение могло быть чревато тяжелыми последствиями.
Остановились мы у небольшого деревянного строения. За углом у пулемета лежал убитый неприятельский солдат. Второй пулеметчик, судя по всему, убежал, успев прихватить с собой ствол пулемета...
Враг действовал исподтишка, коварно, стараясь захватить нас врасплох. Из подвала здания по нашей группе вдруг хлестнула автоматная очередь. К счастью, никого не задело. Пришлось бросить в подвал гранату.
Командир взвода старший лейтенант Николаев, шедший с соседней группой, указал нам направление движения.
Мы пересекли просеку с телефонной линией (провода тут же были оборваны) и вышли к небольшой бухте, которая соединялась с озером узким проливом. В бухте, кроме двух шлюпок, стоявших на приколе, ничего не было. Мы взяли немного левее, по лесу, и вскоре вышли к хутору (домов шесть-семь), стоявшему на большой лесной поляне. Кто-то крикнул: «Смотрите! » Через двор одного из домов быстро бежал вражеский солдат — хотел скрыться. Но его настигли наши выстрелы. Мы прочесали хутор, обошли все дворы и дома — никаких признаков жизни.
Неожиданно справа раздались звуки отдаленной перестрелки. Причем отчетливо выделялись автоматные очереди. Значит, там враг: мы-то знали свое вооружение (автоматов у нас тогда еще не было). Спустя некоторое время мы вышли к месту боя — к дамбе, по которой вражеские подразделения перебирались на наш берег. Сюда противник подбрасывал большие силы. Нам хорошо было видно, как на противоположной стороне дамбы одна за другой подходили автомашины с солдатами. Наш десант оказался в трудном положении. Во-первых, противник подтянул более крупные, чем у нас, силы: во-вторых, просочившиеся на наш берег вражеские солдаты заняли оборону у дамбы и автоматным огнем прикрывали переправу своих солдат, а наш винтовочный огонь был малоэффективен; в-третьих, противник открыл сильный минометный огонь.
Бой длился уже несколько часов. У нас было много убитых и раненых. Но об отступлении никто не думал. Несколько групп краснофлотцев пытались обойти фашистов, но это не удавалось. В последний раз несколько добровольцев вместе со мною поползли в обход врага по неглубокому рву, под сильнейшим огнем. Казалось, мы прорвемся... Но тут неожиданно я почувствовал сильный тупой удар в левый бок. Приложил ладонь — течет кровь. Стреляли с дерева. К счастью, пуля прошла сквозь вещмешок и изменила свое направление (она попала в масленку для чистки оружия). Это и спасло меня. Ребята настояли, чтоб я полз к фельдшеру, это, мол, метрах в ста отсюда.
Фельдшера в указанном месте не оказалось, и два знакомых моряка сделали мне перевязку. Наверное, нас засек наблюдатель противника, потому что вокруг стали рваться мины... Я очнулся под деревом. Рядом лежала моя каска, никого не было.
Слышу за кустами голоса. Приготовил гранаты, но это шли двое наших из другой группы. Как и я, они были ранены, держались друг за друга. Они сообщили, что фашисты нас окружили, что там, откуда они идут, болото— не пройти. Выход был один — прорываться через цепи врага. Мы двинулись в противоположную от дамбы сторону и вскоре встретились с группой лейтенанта Белоголовко, державшей оборону.
Лейтенант был категоричен:
— Раненым, по возможности, выходить самостоятельно!
Выходить? Куда? Я подумал и предложил идти к бухте, где днем мы видели шлюпки. Некоторые предлагали возвращаться к месту нашей высадки. Несколько человек присоединились к ним. А мы, восемь раненых, решили все же идти к шлюпкам. Сколько времени занял наш путь, как мы дошли — не представляю до сих пор. Кругом треск автоматных очередей. Тыл и фронт перепутались. Словом, не сразу поверили своим глазам, когда вышли к бухте и увидели шлюпки.
На одной из них были весла и уключины, вторую — с четырьмя бойцами — мы взяли на буксир. Не успели отойти от берега на приличное расстояние, как нас начали обстреливать. Сажусь на весла, хотя страшно болит рана. Но у меня хоть руки были здоровы, а остальным грести было, наверное, еще труднее.
Шлюпки наши еле тащились, и я понял, что при таком ходе нас перехватят в проливе. Пришлось всем пересесть в одну шлюпку. Едва не черпая бортами воду, пошли все же быстрее.
Вот и выход из бухты. На озере легкая дымка, абсолютный штиль. На острове продолжалась стрельба. Мы уходили все дальше и дальше. Кто-то засомневался: а правильно ли мы идем? В такой ситуации ничего нет хуже сомнений, и мне пришлось пойти на невинный обман. Я сказал, что, как бывший штурман торгового флота, обязательно выведу к своим. Люди успокоились. У меня же не возникло сомнения, что наши найдут и подберут нас...
Только тут мы вспомнили, что с момента высадки на остров никто ничего не ел. Собрали весь НЗ — в основном галеты, разделили на восемь частей, тяжелораненым — побольше, запили забортной водой.
Минула короткая летняя ночь. Стало как будто немного легче. Взошло солнце, наступил день — солнечный, тихий. Люди расслабились и начали засыпать в самых невероятных позах. Пришлось все время следить, чтобы шлюпка не опрокинулась: края бортов были всего в 10—15 сантиметрах от воды...
За весь день над нами лишь однажды пролетел немецкий гидросамолет да еще повстречалась пустая шлюпка. Озеро было пустынно. Вдвоем с краснофлотцем мы бессменно сидели за веслами. Устали —не то слово. Мы одеревенели и гребли совершенно автоматически; если бы вздумали остановиться, то мгновенно бы уснули.
К вечеру справа по курсу показался катер. Мы дали несколько выстрелов вверх, и катер взял курс на нашу шлюпку. Еле-еле удалось разбудить людей. Сначала нам показалось, что флаг на катере финский. Мы приготовились сделать вид, что сдаемся, а затем пустить в ход гранаты. Но когда катер подошел ближе, мы закричали «ура! ». На флагштоке развевался наш родной военно- морской флаг... Только теперь, на катере, мы узнали, что десант был на остров Мантсинсари... Нас доставили на Валаам, в госпиталь. Я сразу же крепко заснул и проспал ровно сутки.
Прошло много лет, и я, к большому сожалению, помню только две фамилии моряков из тех,. кто был тогда в шлюпке. Это Алексей Телегин и Николай Ворошилов. Вот так закончилась маша «Одиссея»...
Затем нас отправили в Ленинград, сначала на распределительный пункт, а затем в Военно-морскую медицинскую академию. Мы были немало удивлены тем, что еще на распредпункте нас приехали навестить генерал- майор А. Н. Татаринов и бригадный комиссар Солдатенко. Они душевно благодарили нас за то, что мы сделали. А сделали моряки, оказывается, важное дело. По словам бригадного комиссара Солдатенко, десант, который был высажен на Мантсинсари в трех местах, отвлек с других участков фронта большие силы противника и облегчил тем самым положение наших войск.
А 17 сентября 1941 года нас снова отправили на сухопутный фронт, на защиту Ленинграда.
До мая 1944 года я воевал в морской пехоте. Моряки на суше продолжали славные традиции революционных балтийцев.
Можно, конечно, рассказывать еще много эпизодов, но первый бой и десант на остров Мантсинсари оставили самые сильные впечатления.