Парафило
Терентий
Михайлович

Опознавательные известны

Е. Вистунов

Майор Андрей Павлович Романцев — начальник разведки 260-й бригады морской пехоты — второй день томился неопределенностью. И хотя в штабе бригады было не по военному времени уютно, его тяготила здешняя обстановка: молчащий телефон на столе, чистенький, аккуратный чайник рядом с опрокинутым вверх дном тонким стаканом. Стакан стоял на блюдце, и, когда в Кронштадте хлопали зенитки или рвались снаряды, он мелодично позвякивал. И это тоже раздражало Романцева.
Телефон зазвонил неожиданно. Так всегда бывает, когда слишком долго ждешь вызова.
- Да! — Романцев незаметно для себя подтянулся , прикрыл рукой трубку: опять начали хлопать зенитки.
- Да, товарищ капитан второго ранга...
Начальник разведки КМОРа — Кронштадского морского оборонительного района — Антонов вызывал Романцева к себе.
Машинально проведя рукой по гладко выбритой щеке, по пуговицам кителя, Романцев быстро собрался и вышел из штаба. Мелькнула тревожная мысль: наверное, кто-то из разведчиков, посланных в тыл врага, раньше условленного времени вышел на наш передний край. Раньше — это провал или ЧП.
Однако Антонов встретил приветливо и, словно прочитав мысли, успокоил:
- Да не будь ты букой, не собирай лоб гармошкой! Ничего не случилось. Просто прокатимся в Ораниенбаум. Катер уже ждет.

«На берегу пустынных волн»

Комендант Ижорского укрепрайона генерал-майор Г. Т. Григорьев, находившийся на Ораниенбаумском плацдарме, пригласил их на свой КП, гостеприимно предложил раздеться, погонять чайку.
И Романцев и Антонов хорошо знали этого боевого генерала. Не раз именно с Ораниенбаумского «пятачка» их разведчики уходили в тыл врага. Сюда же они возвращались, принося ценные разведданные о дислокации противника, его намерениях, перемещениях фашистских частей. Случалось, что их возвращения приходилось ждать днями, неделями, и всегда Григорьев, как мог, опекал разведчиков. Если надо — устраивал фашистам отвлекающий артиллерийский «спектакль». Это помогало нашим разведчикам незаметно проскочить к своим.
А мы хотели пригласить вас, товарищ генерал, съездить с нами к форту Серая Лошадь, — отказавшись от чая, сказал Антонов. — По дороге расскажем кронштадтские новости, а вы — свои.
Пятнистая камуфлированная бронемашина с торчащим из люка дулом пулемета быстро довезла их до форта. Вечерело. На пустынный берег залива с мягким шорохом накатывались волны. От воды, тая в воздухе, поднимался пар. Море отдавало свое последнее тепло, то тепло, которое успело впитать в себя за короткие летние месяцы.
Вот какое у нас дело к вам, товарищ генерал, — обратился к Григорьеву Антонов. — Надо бы здесь разместить наших разведчиков. В Кронштадте слишком много народу, а тут место тихое, на отшибе. Разведчик ведь не артист, ему на виду быть не положено. Он скорее суфлер в спектакле — все видит, что делается на сцене, всем подсказывает, а бельмом на глазу не торчит...
Генерал согласился разместить разведчиков 260-й бригады на вверенной ему территории.
Приблизительно через месяц в специально оборудованном лагере у форта Серая Лошадь поселились пятьдесят разведчиков. Пятьдесят первым был майор А. П. Романцев, назначенный командиром этой группы. Он отобрал, как и советовал начальник разведки КМОРа, действительно «самых лучших ребят». Отбирал не столько по анкетам, личным делам, сколько по интуиции, впечатлению от знакомства с каждым в отдельности.
Были среди них и «зеленые», по-настоящему еще не обстрелянные, были и бывалые моряки, успевшие повоевать с фашистами.
Как ни хитрил Романцев, пытаясь незаметно подобрать группу, слушок по лагерю все же прошел: начальник разведки формирует «какой-то» отряд.
По передовой по-пластунски ползать не будем, — услышал он как-то вечером приглушенный голос Степана Будко, «просвещавшего» своего приятеля Бориса Бассараба. — Пойдем в глубокий тыл фашистов.
- Кто вам сказал про какой-то отряд? —с нарочитой строгостью спросил Романцев.
Широченный в плечах, выше двух метров ростом, Будко опустил глаза, стал старательно разглядывать носки огромных сапог. Бассараб виновато заморгал, как школьник, пойманный со шпаргалкой.
- Так кто же?
- Разведчики мы, товарищ командир, или кто? — В голосе Будко прозвучала нескрываемая обида. - Глаза у нас вроде бы есть, сами соображаем...
Плохие разведчики, —укоризненно сказал Романцев, — если не умеете держать язык за зубами. Видеть, догадываться вам никто не запрещает. А вот болтать не положено!
Комплектование группы заняло несколько дней. Не пошедшие в нее разведчики вернулись в Кронштадт. А у оставшихся началась своя жизнь, обозначенная в жестком расписании емкими словами «боевая подготовка».
Весь день на полигоне гремела дробь автоматов и пулеметов, рвались гранаты, глухо щелкали пистолетные выстрелы. Под руководством старшего лейтенанта Голуба разведчики учились меткой стрельбе, отрабатывали блокировку и подавление «вражеского» дота, прорыв с боем в расположение «противника», организованный отход.
На другом участке лагеря тем временем шли занятия по физической подготовке. Упражнения, приемы самбо, преодоление препятствий... «Повторить! —то и дело командовал старший лейтенант Дорохин. — Не считается! »
Не считается — это значит, что кто-то пробежал по поднятому высоко над землей бревну и спрыгнул в яму с водой, преодолел положенную дистанцию на несколько секунд позже. Не считается — значит при обезоруживании «врага» разведчик применил не тот прием. Или замешкался. Или растерялся. Или смалодушничал.
Крепко сбитый (одни мускулы! ) старший лейтенант Дорохин требовал одного — никакой игры! Бывший лесгафтовец, прекрасный лыжник, пловец, он защищал Ханко, бывал там в переделках. Никакой игры — значит по-настоящему, как на войне: и в воду с полной выкладкой, и в борьбе с «противником» без всяких «поддавков», и бросок через проволочное заграждение, конечно же, не условное.
Зимой начали делать вылазки в тыл противника. Все чаще и чаще разведчики выходили на захват «языка», добывали данные о дислокации противника, расположении его огневых средств.
Февральским морозным вечером 1943 года с острова Лавенсари отправились 28 лыжников-разведчиков. Белые маскхалаты, белые автоматы, белые лыжи. А за плечами — белые рюкзаки с взрывчаткой, ручными гранатами, запасными дисками патронов. И километра разведчики не отошли от острова, а их уже невозможно было увидеть даже в сильный бинокль. Словно растворились в белом безмолвии.
К утру подошли к мысу Котка. Чуть брезжил мглистый рассвет. Впереди, за вздыбленными торосами, густым гребешком чернел лес. По всем данным, именно в этом лесу была замаскированная вражеская батарея тяжелых орудий. Зимой она не давала покоя нашим гарнизонам, расположенным на островах, после вскрытия льда на Финском заливе держала под постоянным прицелом место выхода советских кораблей на морские рубежи.
Пробовали подавить батарею артиллерийским огнем— не вышло. Видно, она находилась в надежном укрытии. На ее бомбежку вылетали самолеты — и опять никакого результата.
И вот теперь решили испытать боевое счастье разведчики майора Романцева. Распластавшись на снегу, они вели наблюдение за берегом. Трехрядное заграждение колючей проволоки. Наверняка не без «сюрпризов»: и мины подвешены, и устроены сигналы оповещения, вплоть до взлетающих ракет, — только задень проволоку!
Разведчики прошли полный курс обучения по преодолению таких заграждений. Из Кронштадта к ним специально приезжал опытный воентехник, целую неделю с отделением солдат опутывал проволокой врытые в землю столбы, мастерил какие-то хитроумные «ловушки». Пожилой уже человек, знающий себе цену специалист, он был уверен: пройти это заграждение, не обнаружив себя, никому не удастся. Так и сказал Романцеву.
— Готов спорить на отличную флягу. Кто пройдет из твоих ребят — отдаю.
Воентехник уехал в Кронштадт без фляги.
Разведчики Дорохин, Будко, Земляной, Панчин и еще несколько поползли к вражеской проволоке. Романцев остался с группой прикрытия. В бинокль он не видел, как делают они проходы. Заметил лишь, как со столба в заграждении упала снежная шапка. Это было единственным признаком, что разведчики «работают».
В томительном ожидании прошло больше двух часов. Говорят, что взрыв слышали даже на Лавенсари. Группу же прикрытия он оглушил, засыпал снежной пылью. Когда Романцев протер мокрые глаза, в воздухе, закрывая кромку леса, еще висело черное облако. Низкое утреннее солнце пробивалось через него рыжим лохматым пятном. Вражеская батарея перестала существовать...
На Лавенсари их встречали все свободные от вахты бойцы. Подхватывали на руки раненых. Отстегивали ремни лыж, тащили разведчиков к себе в землянки обогреть, напоить горячим чаем, накормить. А заодно и порасспросить о подробностях проведенного рейда.
Через полмесяца они снова ушли па задание. На этот раз в Лужскую губу — за «языком». Двое суток лежали у самого берега возле контрольной лыжни, проложенной фашистским патрулем. Двое суток на снегу, нс смыкая глаз...
Фашистский лыжный патруль — семеро солдат в белых маскхалатах с автоматами на груди — появился, когда уже смеркалось. Растянувшись длинной цепочкой, они шли не спеша, посматривая вокруг — нет ли посторонних следов, не пересекал ли кто-нибудь лыжню со стороны моря.
План захвата «языка» был продуман в деталях: незаметно наброситься на последнего в растянувшейся цепочке, остальных отсечь огнем. А потом быстро уходить в торосы...
В этом бою отличился Степан Будко. Внезапно возникнув за спиной последнего патрульного, он стремительно опрокинул его на землю. Но немного переусердствовал: так сдавил фашиста своими могучими руками, что тот потерял сознание и полдороги его пришлось нести на себе. Будко тащил его сам, спиной, каждым мускулом лица чувствуя осуждающий взгляд Романцева.
Майор А. П. Романцев, конечно же, не мог тогда знать, что осенью именно в этих местах, только немного западнее, его группа совершит героический подвиг. Что рейд на мыс Котка, захват «языка» в Лужской губе и другие боевые дела разведчиков — лишь прелюдия к этому подвигу, своеобразная подготовка к нему.
Эта подготовка велась в полной тайне — ни Романцев, ни его подчиненные пока ничего не знали, но не могли не чувствовать приближения этого дня.

В бой с кораблями не ввязываться!

В лагерь зачастило начальство. Снова и снова группа демонстрировала блокировку дота «противника», преодоление минных полей и проволочных заграждений, высадку десанта со шлюпок на обороняемый «врагом» участок берега.
Приехали командир 260-й бригады И. Н. Кузьмичев, начальник политотдела А. Н. Полярный, начальник разведки КМОРа Антонов. Они проверили боевую подготовку разведчиков, похвалили их за умелые действия, высокую организованность. А потом разговаривали с Романцевым с глазу на глаз.
-Как с немецким языком? Многие разведчики знают его? — спросил командир бригады.
оманцев пожал плечами:
-Лопочут некоторые. Во всяком случае, «хенде хох» все знают...
Кузьмичев усмехнулся и, обращаясь к начальнику политотдела, сказал:
-Ты слышишь, что говорит Романцев? Ло-по-чут... И он считает, что этого достаточно для разведчика...
Романцев не сдержался:
-Мы не дипломаты! Фашистов бить надо! А в этом деле самый понятный для них язык — язык оружия.
Кузьмичев, прищурившись, посмотрел на раскрасневшееся от возбуждения лицо Романцева, успокаивающе тронул его за плечо:
-Я понимаю тебя, майор, понимаю... Знаю, что из последней разведки не вернулось шестеро ребят... Но не забывай: бить врага легче, когда его знаешь. Знаешь о нем все...
Перекинувшись с начальником политотдела несколькими фразами, Кузьмичев подвел итог разговора:
-Обрати внимание, Романцев, на отработку высадки твоей группы с моря. Да не со шлюпок, а с быстроходного катера. Измени распорядок дня. Пусть ребята отдыхают днем, а ночью тренируются. Понял? Это очень важно. И второе: завтра же поезжай на Урал. Там есть хорошая школа военных переводчиков. Подбери себе несколько парней, знающих немецкий в совершенстве. — Кузьмичев улыбнулся, очевидно вспомнив фразу Романцева: «Лопочут некоторые». — Неплохо если и здесь, в лагере, организуешь что-то вроде курсов немецкого. В порядке, так сказать, ликбеза...
Вот этоТ разговор с начальством окончательно убедил А. П. Романцева: большое дело, на которое нацеливает командование его группу разведчиков, не за горами. Высадка с моря... Ночные тренировки... Что же, это уже кое о чем говорит...
На другой день майор А. П. Романцев выехал в командировку. «За языками» — как он ее окрестил.
В далеком уральском городке жизнь шла не так, как в блокадном Ленинграде. Непривычно мало военных на улицах. Вечером свет в окнах. Падают на тротуар оранжевые, розовые, зеленые полосы — идешь по ним и вспоминаешь довоенный Невский. Романцеву объяснили: вначале было введено затемнение, но после разгрома фашистов под Москвой его отменили. «И правильно сделали, — одобрительно подумал Романцев. — Со светом жить веселее».
В школе военных переводчиков он долго листал личные дела выпускников. Большинство из них не подходило для его группы — близорукие, белобилетники, девушки... Бросив это нудное дело — копаться в бумагах, составлять представление о человеке по скупым анкетным данным, Романцев пошел ходить по коридорам. Решил, что так вернее. Не от бумаги — к человеку, а от человека — к бумаге.
Через несколько дней он уже трясся в вагоне с группой молодых крепких парней, вскакивающих с места всякий раз, стоило ему только произнести слово.
После визита командира бригады разведчикам дали катер, соорудили возле лагеря деревянный пирс. В кромешную ночь они выходили в залив, разворачивались и па полном ходу шли к пирсу. Команд никаких, каждый знал, что и в какую минуту он должен делать, какую задачу выполнять. Бесшумно — сапоги подшиты войлоком, оружие в руках — они высаживались на пирс, оставляли группу прикрытия и устремлялись вперед, снимая часового «противника», блокируя его огневые точки, врасплох захватывая штаб. Начальник разведки КМОРа Литонов дал указание отрабатывать именно этот вариант.
Вскоре он прислал посыльного за радистом группы Романцева старшиной 2-й статьи Земляным.
— Откомандировать в распоряжение командира бригады, — коротко объяснил посыльный. — С собой ничего не брать, кроме личного оружия.
Земляной вернулся в лагерь с очень туманными новостями.
Обмеряли меня, будто собираются парадный мундир шить. Потом был в Ленинграде — в бассейне резиновую шлюпку-одиночку испытывал. Специально под мои габариты сделали. Говорят, если прибавлю в весе килограмма два-три, придется новую шлюпку заказывать.
Вскоре майор Романцев получил телефонограмму: отобрать группу из 25 разведчиков и выйти с ними на катере на остров Лавенсари. Туда же, только несколькими днями раньше, отправился старшина 2-й статьи Земляной — отчаянной смелости разведчик, хорошо владевший немецким языком, и отличный радист.
На Лавенсари разведчиков встретили капитан 2-го ранга Антонов и командующий Островным сектором полковник С. С. Молодцов.
Разведчикам ни с кем не общаться, — предупредил Антонов. — Специально для них отведены две землянки. Поедем к Молодцову — наконец-то расскажу тебе о предстоящем деле.
В блиндаже на КП командующего Островным сектором были обговорены все детали предстоящей операции. Группе Романцева завтра ночью предстояло выйти в море на бронекатере и проникнуть в гитлеровскую военно-морскую базу Ручьи в Лужской губе. Ошвартоваться там у пирса. По возможности без шума захватить штаб базы, взять «языка» (только из штабных чиков), документы. В случае полной удачи на бронекатере же вернуться назад. В случае невозможности пробиться к катеру — прорваться в лес к партизанам.
- Все понятно, — задумчиво произнес Романцев, — по как я пойду в неприятельскую базу, не зная опознавательных сигналов, которые она дает своим кораблям?
- Опознавательные известны, — улыбнулся Антонов.
Он снял трубку телефона, вызвал начальника связи.
И когда тот пришел, сказал ему:
- Дай Романцеву график связи с Земляным. Выход в эфир —через каждые два часа. После двадцати ноль- ноль— через каждый час. Познакомься с прогнозом погоды на три дня. С оперативной обстановкой в районе Лавенсари — Ручьи подробно тебя ознакомит полковник Молодцов.
А где же Земляной? — не удержался Романцев. — Как я понял, он по рации передаст опознавательные, установленные противником на определенное время суток.
Да, именно он. — Антонов побарабанил пальцами по столу, очевидно обдумывая, нужно ли говорить майору все. И решил — нужно. — Земляного высадили с подводной лодки недалеко от базы Ручьи. На резиновой шлюпке-одиночке он добрался до берега и уже выходил па связь. Сейчас находится прямо в базе, под пирсом, где ты должен ошвартоваться. Вот здесь, посмотри, — склонился он над картой.
Время прихода бронекатера в Ручьи было определено заранее: около часу ночи. Все, кто нес когда-нибудь караульную службу, знают, как трудно бороться со сном после полуночи. Учитывалось и еще одно обстоятельство. В полученной от Земляного кодограмме сообщалось, что часовые у штаба сменяются в четные часы. Значит, в час ночи высаживаться удобнее: не нарвешься па смену караула.
Разведчиков провожал Антонов. На пустынном пирсе он обнял Романцева за плечи:
- Ну, Андрей Павлович, ни пуха ни пера! Береги людей. И запомни: вырвешься из базы—-в бой ни с какими кораблями не ввязываться. Понял? Ни с какими! Уходи в Кронштадт. Запасной вариант — на Лавенсари.
- Есть не ввязываться в бой ни с какими кораблями! — по-уставному четко повторил Романцев.
Вскоре Лавенсари скрылся за кормой. Помаячил на горизонте черным пятном и растворился, сравнялся с синим горизонтом.
Командир бронекатера склонился над картой. Долго рассматривал проложенный курс, удивленно уставился на Романцева, когда этот «сухопутный» майор неожиданно сказал:
- Мы идем правее курса. Вы, наверное, не учитываете, что здесь есть течение, не отмеченное на карте.
Лицо офицера-моряка стало красным, как закатное солнце. Действительно, вспомнил он, здесь довольно сильное течение. Как же он забыл? Брови его поползли вверх, глаза покосились на майора. Осторожно покосились, уважительно: «Разведчик, с ним ухо надо держать востро! »
- Прямо по курсу — корабль противника! — доложил рулевой сигнальщик.
Командир бронекатера бросил быстрый взгляд на Романцева. Тот не проронил ни слова, поглощенный прикуриванием папиросы. Пыхнув дымком, тихо сказал:
- Возьмите левее. Чтобы пройти поближе. Чтобы никто не усомнился...
По блеснувшим линзам бинокля на мостике сторожевика Романцев догадался: оттуда тоже осмотрели бронекатер и, судя по всему, остались спокойны. Ну что же, первое испытание выдержано. Мирная встреча с противником в море входила в план операции. Лучше оказаться разоблаченным на дальних подходах к фашистской базе, чем возле нее.
До наступления сумерек бронекатер встретился еще с тремя вражескими дозорными кораблями, а радист Николай Расовский дважды связался с Земляным. Последний радировал об опознавательных противника, о том, что по-прежнему левый пирс свободен и высаживаться надо на него.
Начал моросить дождь. Видимость значительно ухудшилась.
«Это к лучшему, —обрадовался Романцев. — Только бы не промахнуться, точно выйти на фарватер».
- Курс — Ручьи, — подсказал он командиру бронекатера. — По времени как раз уложимся.
В серой тьме они подошли к фашистской базе. Вот уже впереди послышались сиплые вздохи сигнального буя входного фарватера. У буя, по сообщению Земляного, следовало ответить на запрос с наблюдательного поста базы. Ответить направленным лучом сигнального прожектора.
Романцев расстегнул верхние пуговицы бушлата, совершенно не чувствуя холодного, сырого ветра, Короткой трелью звонка дал команду в кубрики — приготовиться к высадке.
Берег быстро мигнул несколькими световыми знаками морзянки. Бронекатер также быстро ответил. «Все ли правильно? — стучало в висках Романцева. — Кажется, да. Пост молчит — не видно ни одного огня».
Неожиданно по бронекатеру ударил луч прожектора, осторожно ощупал корму, пополз по палубе, рубке, задержался на носовом орудии, на бортовом номере. Двое разведчиков прошли не спеша один на бак корабля, другой на корму, изготовились к швартовке. Прожектор подержал их в своем ярком снопе света, а потом скользнул на воду, словно указывая дорогу к пирсу.
Швартовка замяла каких-нибудь две-три минуты. Бронекатер предусмотрительно поставили носом к выходу из гавани, образованной полукольцом искусственной каменной гряды. На ней стояли фашистские зенитки, противокатерное орудие, две вышки наблюдательных постов. Если в базе поднимется шум, уходить будет трудно. Очень трудно...
Прожектор на вышке погас. Разведчики бесшумно вышли на пирс. Легонько постучали по его деревянному пастилу прикладом автомата. Условный знак для Земляного, находящегося под пирсом. Он вылез оттуда, потерся небритой щекой о щеку майора Романцева, счастливо зашептал:
Все в порядке. Штаб метрах в четырехстах. У входа — часовой.
Оставив у пирса группу прикрытия со станковым пулеметом, разведчики направились к штабу. Впереди шли те, кто свободно говорил по-немецки. Шли разговаривая— пусть часовой слышит.
Часовой окликнул их спокойно — так окликают для порядка. Старший лейтенант Дорохин весело отозвался по-немецки:
- Свои, свои!
Фонарик часового осветил его добродушно улыбающееся лицо, с готовностью протянутый ночной пропуск. И вдруг фонарик светлячком мелькнул в воздухе, упал и траву. Кто-то быстро наступил на него — хрустнуло стекло, свет погас.
Они распахнули дверь штаба. За столом у телефона— грузный верзила-офицер. Двое других в расстегнутых мундирах разливают по стаканам чай. Наверное, не успели ни удивиться, ни сообразить, что же произошло. Наверное, и до верзилы-офицера смысл происшедшего дошел лишь тогда, когда он с кляпом во рту ловко и как-то непостижимо быстро был завернут в брезентовый чехол — для удобства транспортировки на бронекатер.
Так же быстро, без лишнего шума разведчики взяли из сейфа штабные документы, карту оперативной обстановки на море и побережье от Ораниенбаумского плацдарма до границ Польши.
Непредвиденное случилось на улице. Подошедшему к штабу, очевидно с соседнего объекта, часовому показалось подозрительной возня у крыльца. И на всякий случай он выстрелил в воздух. Второй выстрел ему сделать не удалось. Но и этого было достаточно: в штабе начали распахиваться окна второго этажа, раздался топот бегущих патрулей.
- К пирсу! — скомандовал Романцев.
Разведчики полыхнули из автоматов по окнам штаба, из огнемета — по его деревянным стенам. Дом охватило пламя.
Они были уже у пирса, когда с наблюдательных постов их осветили прожектора. И сразу же из дота застучал пулемет, с мола ударило по бронекатеру орудие.
Пулемет удалось подавить. Степан Будко хлестнул по амбразуре длинной очередью, и он замолчал. А вот орудие...
Один из снарядов разорвался на корме. Ярким факелом вспыхнула зажигательная смесь огнемета. Схватился за грудь и упал старший лейтенант Голуб. Были ранены еще трое разведчиков.
В свете прожекторов катер устремился к выходу из гавани. Два выстрела из носового орудия — и прожектора погасли. Но все равно бронекатер был на виду всей базы. Полыхало пламя на корме корабля, горел штаб. Разведчики сбрасывали бушлаты, гасили ими растекавшуюся по палубе зажигательную смесь.
Была секунда, когда Романцев решил: ну все, уйти не удастся: за кормой в грохоте стрельбы он ясно услышал рев моторов фашистских торпедных катеров. Гитлеровцы, видно, очухались — начали погоню.
- Справа и слева по борту — подводные лодки! — крикнул Романцеву кто-то из разведчиков.
Романцев бросился к орудийному расчету. Бросился, еще не зная, что будет делать, какую даст команду.
И, как озарение, вспомнились слова Антонова: «В бой ни с какими кораблями не ввязываться. Понял? Ни с какими! »
Теперь уже и он разглядел в отсветах пожара серые корпуса лодок. Черт побери, наши! Их пушки начали стрелять в сторону фашистской базы... Как раз тогда, когда из-за мола выскочили торпедные катера...
Утром бронекатер ошвартовался в Кронштадте. Закопченный, с рваными краями пробоин на рубке, он сразу же привлек внимание матросов. Они с удивлением и любопытством поглядывали на эту странную «посудину», на еле державшихся на ногах людей, сходящих с се борта. Самые любознательные бросились к ним с расспросами.
Но так ничего и не узнали. До поры до времени разведчикам не положено рассказывать о своих делах