Парафило
Терентий
Михайлович

Морпех №1
Десантник №1

«Личный интерес» командира Кузнецова.

Враг налетел внезапно — на бреющем — и ударил сверху из всех пулеметов.
— Рассеяться! Ложиться! Зарыться!
Команда выполняется с молниеносной быстротой. Через минуту отряд лыжников разбросался отдельными белыми точками по обширному снежному полю. Одни зарылись в глубокий и рыхлый снег, другие успели добежать до близких торосов и своими белыми халатами слились с ледяными складками.
Комиссар отряда Богданов и техник-интендант Кузнецов лежат рядам. Кузнецов всегда возле Богданова, как будто он взял на себя обязанность охранять комиссара в бою и быть готовым оказать помощь, когда понадобится.
— Жив? — тревожно спрашивает Богданов своего соседа.
— Еще поживем, товарищ комиссар! —весело отзывается Кузнецов.
Низко кружат белофинские самолеты над заливом. Улетают и вновь возвращаются гудящие шмели. В предвечернюю тишину врывается стрекочущая пулеметная дробь. С жалобным звоном разбитого хрусталя разлетаются ледяные осколки.
— Ишь куражатся! — вслух размышляет Кузнецов! — Погодите радоваться, сейчас наши налетят. Жарко станет! Похоже на то, что «Фокеры» сами это чувствуют: очень уж они заметались, все торопливей, все бестолковей расстреливают свои пулеметные ленты.
— Кузнецов, слышите? — прерывает его размышления комиссар.
Оба прислушались. Сомнения не могло быть — стон раненого. Богданов и Кузнецов вскочили, подбежали к раненому, лежавшему невдалеке. Только потом, когда раненый боец был отправлен в тыл, Кузнецов подумал про Богданова и себя: «Все-таки вскакивать не надо было, могли нас заметить. Ползти надо было... ползти, как доктор приполз! »
А доктор приполз с такой ловкостью, будто брал у я щириц уроки передвижения на брюхе.
Недаром в лыжном отряде так любили и ценили своего врача своего «лейб-хирурга», «профессора» Федосова. Отроду было ему только девятнадцать лет, и был он пока не профессором и даже не доктором медицины, а всего навсего военным фельдшером. Но ни один в мире лучший хирург не смог бы так быстро и спокойно работать под градом пуль, так бегать на лыжах и ползать по льду и снегу! В обстановке лыжного похода военный фельдшер Федосов был самым нужным из всех профессоров и светил медицины.
Федосов справился быстро. Несмотря на тридцатиградусный мороз, ловко сделал перевязку, отправил раненого бойца в тыл и пополз обратно. На других участках боя, следуя примеру Федосова, бойцы-санитары — Мустафин и Крылов — тоже перевязывали раненых под огнем, перетаскивали на пункт сбора.
Кузнецов молча тронул рукой плечо комиссара и указал в пространство. Высоко шли с юго-запада прямым курсом несколько серебристых машин.
— Наши... — вполголоса сказал Кузнецов: — «Фокеришки», «Фокеришки»-то улепетывают!
Стало весело. Можно вставать, двигаться дальше. В минуты отдыха, лежа на снегу, Кузнецов вспоминал, как все произошло.
— Давно это было... Впрочем, пожалуй, не так уж давно, что-то около двух недель назад. Смешно даже представить себе, что он, Николай Михайлович Кузнецов, сидел тогда за канцелярским столом и занимался делопроизводством.
Это была, пожалуй, не мирная канцелярия. Это тоже был участок войны и весьма важный.
Кронштадт. Конец января. Казармы петровских времен, приземистые, сурово-деловитые. Кипучая жизнь ОВС (обозно-вещевое снабжение). Техник-интендант Николай Михайлович Левин-Кузнецов заведовал делопроизводством ОВС. Работы много. Кузнецов работал хорошо. Он понимал, что дело нужное, государственное, народное. Но Кузнецову этого мало. Кузнецов в народном деле имеет и «личный интерес» и. конечно, добьется своего. Он ждет только случая. Ждет с нетерпением.
И случай приходит. Начинается формирование лыжного отряда моряков-добровольцев. И—первая удача! Командиром отряда назначен Лосяков, прямой начальник Кузнецова.
Кузнецов стоит перед начальником.
— Товарищ капитан, не могу больше!
— Чего это? — спрашивает капитан.
— Здесь оставаться не могу. Надоело! Все товарищи там, и думы мои «там, а я здесь... Разрешите зачислиться в отряд.
— Со стула на лыжи?
— Так я же на лыжах здорово хожу! — прихвастнул Николай Михайлович. — Я же больше всего люблю лыжи.
Лосяков возражал. В ОВС тоже люди нужны, а Кузнецов хорошо знает работу ОВС.
Но техник-интендант не отставал:
— Я же там больше пользы принесу!.. Ну, просто не могу больше сидеть за столом! Ну, просто я вас очень прошу, товарищ капитан!
Капитан, наконец, уступил. Техник-интендант Николай Михайлович Кузнецов был зачислен в отряд лыжников начальником тыла. На него легла забота о вещевом, боевом и продовольственном снабжении всего отряда.
Работа была большая, напряженная. Но вот все организационные преграды преодолены. Все трудности позади, и отряд выступил на лыжах в направлении фронта. Цель достигнута. Впереди стычки с врагом. Подвиги...
Так думал Кузнецов! Но его ждала опять «мирная» работа.
Рытье землянок, оборудование их, размещение и устройство людей — все это легло на Кузнецова. Николай Михайлович ревностно работал: это уже не делопроизводство. Но соблазн был велик. Опять началось прежнее томление. Тянуло вперед, в самый бой. Опять заговорил «личный интерес».
Лыжникам была поручена увлекательная, опасная разведывательная работа. Кузнецов не мог упустить такого случая. Каждый день он являлся к командиру и заводил один и тот же разговор.
— Назначьте, товарищ капитан, куда-нибудь.
— А начальник тыла это что? Мало?
— Не мало, ничего не говорю. Но все-таки — тыл.
— Так тыл-то ведь на фронте!?
— А мне бы, товарищ капитан, еще «фронтее»! Ну, просто не могу, когда другие в разведку идут, сидеть в землянке!
Не хотелось командиру лишаться превосходного организатора в тылу отряда. И капитан Лосяков со дня на день оттягивал решение вопроса. Но настойчивость Кузнецова и на этот раз победила.
Волнуясь и торжествуя, вступил Кузнецов на лед в памятную ночь двенадцатого февраля. Вместе с лыжным отрядом он выступил на Муурилу.
Ни мрак ночи, ни тяжелые частые торосы не помешали опытному лыжнику командиру Жукову привести свою группу еще до рассвета, в точно указанный час, на точно указанный квадрат позиции обороны. Группа расположилась здесь для охраны тыла и флангов лыжного отряда моряков, наступающего на Муурилу.
И вот Кузнецов стоял на ледяной равнине моря, на самом франте. В течение первого перехода Кузнецов видел врага лишь в поднебесьи. Но теперь он был уверен, что встретится о ним лицом к лицу и возьмет его за горло. Как только группа останавливалась, Кузнецов начинал оглядываться по сторонам — не видать ли противника? Но вокруг — только свои, верные товарищи-балтийцы, славные кронштадтцы.
Утром тринадцатого февраля походная рация предложила лыжному охранению вернуться на командный пункт в Лаутеранту. Там утомленные бойцы немного отдохнули, поели горячего и, соединившись с первой ротой лыжного отряда под командой старшины Армизонова, вновь двинулись к Мууриле.
Заняв позиции, командиры взводов начали подтягиваться к Муурильскому берегу, откуда встревоженный враг уже вел беспрестанный огонь.
Обстрелянный еще накануне, Кузнецов считал себя уже закаленным фронтовиком. Поэтому его нисколько не удивило, что командир Лосяков выбрал именно его для ответственного поручения: наблюдать за действиями нашей артиллерии, расположенной на мысе Тамико, за разрывами ее снарядов и помогать начальнику штаба Чепрасову через походную рацию корректировать артиллерийскую стрельбу.
Неприятельский пулеметно-оружейный огонь разрастался. Для того чтобы тщательно следить как ложатся и рвутся наши «гостинцы» с Тамико и докладывать об этом Чепрасову, Кузнецову приходилось ежеминутно высовывать голову из-за торосистого укрытия.
С берега охотилась за ним «снайперская» смерть. Но он нс думал об этом и не замечал этого.
Зато он заметил нечто более тревожное: неприятельские снаряды ложились ближе к командному пункту лыжного отряда. Здесь находились в то время командиры Лосяков, Чепрасов, Панфилов, комиссар Богданов.
«Надо уходить. И немедленно», —подумал наблюдатель. Внимательно осмотрев местность, подобрался он к командиру и изложил свои соображения.
— Да, надо отходить, — согласился капитан Лосяков. Но куда?
Кузнецов указал на огромный торос, похожий на крепостную стену. Укрытие, несомненно, отличное. Но торос был расположен метрах в трехстах впереди. Как осуществить переход, если впереди открытая снежная равнина и враг бьет по ней непрерывным пулеметным и снайперским огнем.
— Больше некуда! Другого выхода нет! — настойчиво доказывал Кузнецов.
На том и порешили. Вылезли из-за торосов и поползли. Впереди капитан Лосяков, за ним начальник штаба и другие. Замыкал шествие Кузнецов.
Медленно двигались лыжники. Кузнецову казалось, что они не продвигаются ни на шаг, что в это время никто не ведет наблюдения, что артиллерия лишена глаз.
Кузнецов не выдержал. Заспешил. Вот он уже обогнал ползущих впереди, вот поравнялся с командиром и взволнованно зашептал ему:
— Разрешите, товарищ командир, я пойду вперед.
Доводы были веские — Кузнецов стремился поскорее достичь нового наблюдательного пункта, чтобы наладить наблюдение и сделать артиллерийский огонь с Тамико более действенным.
Капитан Лосяков разрешил. Не долго думая, Кузнецов вскочил на ноги, пробежал метров пятнадцать и снова упал на живот. Так, чередуя ползание с короткими перебежками, он первым добрался до торосистой стены, возобновил наблюдение и с помощью связистов наладил корректировку.
Вечерело. В морозе, дымчато-лиловые спускались сумерки. Уже весь отряд подтянулся и залег за ледяной стеной. Пора бы броситься в атаку. Но как быть с условным сигналом? Ибо договорились: после сигнала тремя ракетами — одновременный дружный рывок на берег. Но была опасность в густых сумерках осветить ракетой собственный командный пункт и подвергнуть его еще более ожесточенному обстрелу финнов.
Перед командиром вырос опять тот же беспокойный интендант. Он вызвался пустить ракету. Он отползет для этого метров на триста влево.
— Это дело! — одобрил командир.
И вот через несколько минут на значительном расстоянии от командного пункта три молнии прорезали потемневшее небо.
Лыжники ринулись к берегу.
А Кузнецов, выполнив свою задачу, прибежал на командный пункт возбужденный, пылающий. Чуть не плача, просил:
— Товарищ капитан! Просто не могу! Разрешите идти вместе с отрядом!
— Ложитесь с нами! — сурово отрезал командир.
— Есть ложиться с вами, — дрожащим голосом, но покорно повторил Кузнецов и улегся рядом.
Вот не везет! Такая атака! Ведь это — то, о чем он мечтал! Не понимает капитан!
Но обида растаяла мгновенно. Взволнованно следил он за неудержимым бегом балтийцев. Навстречу им несся ружейно-пулеметный огонь, сбоку ложились артиллерийские снаряды с далекого острова Бьеркэ- Койвисто. В вечернем воздухе вспыхивали и долго висели осветительные ракеты, бросая вниз на снежную пустыню холодный безжизненный свет. Не отрываясь от бинокля, восхищенным и завистливым взглядом следил Кузнецов за атакующими товарищами.
Почему же они вдруг замедлили бег? Вот они остановились вовсе и залегли метрик в четырехстах от берега. Не случилось ли чего?
— Товарищ командир, позвольте сбегать туда! Только посмотреть обстановку и доложить, — он весь дрожал, ожидая ответа.
— Идите... — коротко согласился Лосяков.
— Только посмотрю и сейчас обратно, — уже на ходу бросил Кузнецов и словно провалился за крутым ледяным бруствером.
Когда через минуту начальник штаба Чепрасов выглянул из-за тороса, то увидел лишь неясный силуэт Кузнецова, который то пригибаясь, то выпрямляясь, то ползком двигался по глубокому снегу.
В отряде Кузнецов сразу узнал причину остановки. Передышка была необходима. Были убитые, были раненые. Презирая опасность, носился под огнем «лыжный профессор» Федосов, поспевая повсюду. Удивительны были неутомимость и мужество этого самоотверженного юноши-фельдшера. Откуда брались силы у тщедушного на вид парня? Обнаружив раненого, он, не ожидая помощи, взваливал его себе на спину и тащил в безопасный тыл. Тащил он не раз и коробки с патронами бойцам на передовую линию. Легко раненым делал перевязки на месте. Здесь, как и во многих других тяжелых боях, рождалась заслуженная слава и росла любовь моряков - лыжников к своему боевому бесстрашному товарищу-врачу... С восхищением глядя на самоотверженную работу Федосова, думал Кузнецов: «А я вот... Что я успел?.. Какая от меня польза? »
Вернувшись, Кузнецов доложил о создавшемся впереди положении.
Капитан Лосяков быстро принял решение:
— Надо идти туда. Сосредоточить наш отряд за торосом вблизи берега и оттуда совместными силами нанести последний удар.
Вышли из-за торосистого прикрытия.
Бодро и радостно торопился впереди всех Кузнецов. Наконец-то он удовлетворен! Наконец-то он идет в атаку! Бешеный, непрекращающийся огонь противника только возбуждал его. Он шел вперед с какой-то твердой уверенностью, что пуля не посмеет остановить его: ведь он еще не сделал своего дела!
Может быть, потому что Кузнецов шел, подняв голову, именно он первый заметил каких-то людей, неожиданно показавшихся слева. Доложил командиру.
Пригляделись в бинокль. Неизвестная часть, в составе примерно взвода, держала направление к берегу. Однако по одному этому признаку нельзя было с уверенностью определить, чьи люди... всяко на войне бывает.
На этот раз Кузнецову не пришлось упрашивать командира. Капитан Лосяков сам подозвал его.
— Выясните, что за люди!
— Есть, товарищ командир!
Гордый первым опасным поручением, не выпрошенным, а, так сказать, заслуженным, — командир убедился, что ему можно доверить такое дело, —Кузнецов легко перемахнул за торос и под огнем пулеметов и снайперов бросился выполнять приказание. От непрерывного движения и радостного боевого возбуждения он не чувствовал крепкого мороза. Было даже жарко.
Неизвестные оказались передовым взводом наступающего батальона. Взвод оторвался от своей части, потерял ориентацию. Среди людей чувствовалась усталость.
Как лучше использовать это подкрепление? Эту задачу Кузнецов решил быстро. Он дал взводу задание: подойти к самым проволочным заграждениям и ждать его сигнала — трех гранатных взрывов.
Когда лыжники капитана Лосякова также подойдут к проволочным заграждениям врага и бросятся в атаку, неожиданное выступление «неизвестного» отряда откуда-то слева может сыграть немалую роль. В ряды наступающих это внесет новый прилив бодрости. В ряды неприятеля — растерянность.
Он еще раз объяснил маленькому отряду его задачу и пустился в обратный путь под тем же огневым дождем.
Кузнецов был доволен жизнью и доволен собой. Даже слегка гордился своими действиями и своим планом. Ведь это был его собственный, его самостоятельный план боевой операции!
Когда раскрасневшийся, радостно возбужденный докладывал он командиру о своих действиях и о своем плане, на лице капитана Лосякова заиграла улыбка.
— Прямо военспец! Не техник-интендант, а стратег! Действия ваши, товарищ Кузнецов, в общем одобряю.
Командир поднялся для того, чтобы отдать последние перед выступлением распоряжения. Заметив, что Кузнецов чего-то ждет, добавил:
— Останетесь на командном пункте.
На этот раз Кузнецов нисколько не огорчился. Он только заметил, как бы вскользь:
— Вот с батальонцами-то как быть, товарищ командир? Кто их найдет у проволочного заграждения и поведет? И, опять же, они только меня одного и знают... — Сказал и скромно умолк.
— Да... а! — задумчиво протянул капитан Лосяков и принял решение:
— Отправляйтесь к бойцам!
— Есть, товарищ командир! — крикнул Кузнецов
Наступила ясная морозная ночь. Небо сверкало золотой россыпью звезд. Тверже стал наст, слегка похрустывая под мягким нажимом сотен ног. Впереди трещали пулеметы, часто щелкали одиночные выстрелы «кукушек». Где-то ухали орудия, и небо озарялось далекими, похожими на зарницы, вспышками.
Совсем близко на фоне снега четко виднелась путаная сетка проволочных заграждений. Левее, приближаясь к цели, бледно-туманными видениями двигались люди «неизвестного» взвода. Впереди шагал Николай Михайлович Кузнецов. Он был доволен. Все шло гладко. Приказ его взводом выполнен точно.
Вдруг огневая струя трассирующих пуль, напоминающая звездный поток, прорезала мрак. За ней — другая, третья...
С близкого берега обнаружили «неизвестный взвод» и били по нем. Неожиданность удара привела младшего командира в замешательство. Заметив его растерянность и нерешительность. Кузнецов принял командование взводом. Идти вперед под непрекращающимся огнем было бессмысленно. Кузнецов приказал залечь в снегу.
Напрямик за проволокой белел огромный снежный намет, похожий на вал, за которым круто высился подъем на берег. На небольшом открытом пространстве берега подле самой опушки леса виднелись два весьма невинных на вид холмика. Но Кузнецов сразу угадал их предательскую сущность Это были земляные огневые точки, так называемые ЗОТ, родня ДОТ. Это они извергали убийственный огонь по взводу.
Где-то поблизости шла суетливая тревожная жизнь. Мелькали неясные тени врагов. Поминутно взвивались сигнальные и осветительные ракеты. Их было так много и были они так разноцветны и многообразны, что их можно было принять за мирный, праздничный фейерверк.
Яркие вспышки неприятельских ракет освещали бойцов у проволоки, но они выдавали и самих «пиротехников». Кузнецов воспользовался удобным моментом и выстрелил в одного из ракетчиков. После выстрела инстинктивно отскочил в сторону. Секунда промедления— и он был бы изрешечен ответными снайперскими пулями, взрывшими его недавнее снежное ложе. Потревоженные осиные гнезда ЗОТ обрушили свою ярость на то же злополучное место.
Удачный опыт поощрил Кузнецова. Острым зрением он уловил приготовления к пуску новой ракеты. Прицелился и ждал. При вспышке нажал гашетку. Выстрел почти слился с криком на берегу. Там качнулось и грузно осело белое видение. Опять Кузнецов сразу же после выстрела отскочил в сторону. И еще раз ЗОТ и снайперы начали рвать на куски уже покинутую им снежную лежанку.
Свою охоту за «пиротехниками» Кузнецов вел на некотором расстоянии от расположения бойцов взвода, чтобы не навести ответный огонь белофиннов на своих.
Сама по себе эта маленькая операция дала неплохие результаты, но общего положения она не могла изменить. А положение стало незавидным. «Неизвестный взвод» застрял. ЗОТ отрезали путь к берегу.
Пришлось Кузнецову снова, рискуя на каждом шагу быть настигнутым снайперской пулей, пробираться бегом и ползком к командному пункту с докладом.
— Раз нельзя вперед, отведите своих людей назад и перебросьте сюда на правый фланг, — приказал Лосяков.
Только добрался взвод до правого фланга — внезапно ожила снежная равнина, наполнилась разнообразными шумами: топотом, шипением ракет гудением проволоки, выстрелами, человеческими криками.
Понеслись к берегу лыжники. Огонь гремел с берега. Ответный огонь поливал берег. Тряслась на кольях, как в лихорадочном страхе, железная паутина проволочных заграждений.
«Вот оно, настоящее! —пронеслась мысль: —Пора»!
Кузнецов быстро достал три гранаты и швырнул их высоко в воздух, одну за другой.
Больше чувством, чем зрением и слухом, ощутил он бурный рывок к берегу своего взвода. Кузнецов оказался позади.
Что же это со мной? Как же это я? — Он рванулся вперед, понесся. Догнал. Обогнал. И вот он впереди.
Кузнецов с тремя моряками первыми оказались у проволочного заграждения.
За проволокой из снежных нор раздавались хриплые гортанные возгласы:
— Русс, давайса!
— Руки в гору!
Неуверенно звучали плохо выученные русские слова. Казалось, крикуны сами чувствовали их бессмысленность и смехотворную нелепость.
Трое лыжников несколькими меткими гранатами послали до предельности ясный ответ. Предложения о сдаче больше не повторялись.
Левее возник сильный снайперский обстрел. Неприятельские снайперы засели позади проволочного заграждения в снарядных воронках. В самих заграждениях имелись глубокие снежные лазы, по которым снайперы свободно сообщались со своими огневыми точками на берегу. Чтобы проникнуть туда и самим воспользоваться проходами, нужно было выкурить врага.
Кузнецов с короткой дистанции, целясь в воронки, швырнул две гранаты. Трое моряков, бывшие неотлучно с ним, сделали то же самое. Снайперы замолкли.
Путь к проволоке свободен. Кузнецов и его товарищи рванулись туда. И вдруг...
— Стой!
Эту команду, покрывшую шум стрельбы, подал начальник штаба Чепрасов и через момент, уже сообразив и оценив опасность, повторил громче:
— Стой! Заграждения под током!
Среди ровных рядов безобидной колючки выделялся один, кольцевой спиралью, немного приподнятый над землей. Это была страшная западня, мгновенная электрическая смерть для того, кто прикоснется к ней.
Перед самой проволокой остановились балтийцы, соображая, как сразить электрическую змею. Но побороться с нею не пришлось. Подползший радист Андреев передал Лосякову приказ комбрига:
— Выходить из боя... возвращаться на Лаутеранту .
Лыжники отошли на порядочное расстояние. Показался «лес» из воткнутых в снег лыжных полозьев. Лосяков скомандовал:
— Встать на лыжи!
Пошли дальше. Кузнецов молча шагал подле командира. Наконец, не выдержал.
— Обидно как-то, товарищ командир...
— Кто вас обидел? — с удивлением спросил Лосиков.
— Как же не обидно? В атаку шли, людей потеряли, ребята на самый берег выходили... еще бы чуть-чуть — и в Мууриле... И вдруг отходим?!
Командир замедлил ход, дав Кузнецову приблизиться. Поравнявшись, сказал:
— Обижаетесь зря. Надо понимать обстановку. А комбриг понимает: Муурила от нас не уйдет. Не сегодня — так завтра. Вот почему из-за нее не следует рисковать людьми. Атака наша ложная. Понятно? Мы демонстрацией на себя до чорта фиников притянули. А севернее полковник Лазаренко вместе с морским отрядом ударил по ДОТ. Я слышал, прорвались там наши. Может, по-вашему, это тоже зря? — Лосяков хитровато взглянул на Кузнецова. Тот внезапно остановился и радостно вскрикнул:
— Прорвались?..
— Точно!
— Я бы за это... не знаю что, — взволнованный Николай Михайлович растерянно оглядывался по сторонам, словно подыскивая нужные слова.
— А вы говорите — зря, — с ласковой укоризной покачал головой командир.
Возвращаясь с отрядам домой, техник-интендант Кузнецов с гордостью думал о первом своем боевом походе и ощущал полное удовлетворение. Он сумел- таки отстоять свой «личный интерес», сочетав его с общим.