Старшина Армизонов.
В тяжелом, казалось непробудном, сне лежали усталые люди на жестких двухъярусных койках. Толстые ватники и белые полушубки служили и подушками и одеялами. Спали в одежде, потому что каждую минуту сон мог быть прерван внезапной тревогой, сигналом к выступлению.
В помещении первой роты зазвенел телефон. Подбежал возившийся у печки дневальный.
— Есть. Старшине Армизонову явиться к командиру.
Жалко будить старшину—совсем недавно заснул и так сладко спит. И, казалось, нелегко будет добудиться его.
Но стоило дневальному дотронуться до рукава спящего, как старшина вскочил и, в поисках валенок, привычным движением пошарил ногами под койкой.
— Капитан Лосяков требует, — доложил дневальный, стараясь в суровые слова приказа вложить человеческую теплоту и сочувствие.
Нахлобучив ушанку, Армизонов вышел на воздух. Был крепкий мороз. Упруго скрипел снег под ногами.
Через несколько минут он сидел за столом командира и слушал короткие, передаваемые его тихим, прерывистым голосом, фразы боевого задания.
— Сейчас двадцать два часа. Через час выступите. Направление: мыс Ритониеми, на западном берегу Выборгского залива, — и командир ткнул пальцем в точку на потертом зеленом поле трехверстки. — Задача— выявить без боя или с боем огневые силы противника. Главное, ищите артиллерию. Возьмите взвод.
— Есть, товарищ командир!
— Собирайте людей. До
панфиловского батальона я поеду с вами.
В поход провожал своих бойцов командир лыжного отряда балтийцев капитан Лосяков. Ему хотелось до последней минуты пробыть с ними.
До деревни Петла ехали на машинах, там встали на лыжи и построились во мраке ночи. Лосяков и Армизонов еще раз обошли своих людей, опросили, проверили снаряжение. Бойцы отвергали заботы, казавшиеся им излишними.
— Не впервой... Не маленькие, пальца в рот не клади, — раздавались веселые, шутливые замечания.
Отряд выступил, а капитан Лосяков остался в расположении батальона, обещая, впрочем, попозже подойти, если позволит обстановка.
Позади походной колонны балтийцев тянулись сани в конной упряжке. В них были погружены боеприпасы, гранаты и радиостанция.
К мысу Ритониеми отряд должен был подойти часам к семи утра, то есть на рассвете. Здесь ему следовало залечь на льду залива, маскируясь и наблюдая целый день, а с наступлением темноты придвинуться к самому неприятельскому берегу.
Всю ночь двигался без передышки отряд Армизонова . Но путь оказался более трудным, чем можно было ожидать. Глубокий рыхлый снег и бесформенные громады торосов срывали намеченные сроки, и когда позади, на востоке, из предрассветного мглистого тумана выплыл огромный багряный солнечный диск, до цели оставалось не менее шести-семи километров.
Один из многочисленных островков Выборгского залива Руонти весьма кстати вынырнул вместе с солнцем на поверхность ледяной равнины и предложил для временного укрытия отряда густую хвойную зелень своего леса. Армизонов принял молчаливое приглашение. Обошли островок. Он был пустынен. Наткнулись на брошенную финскую землянку. Внутри все было разрушено, сорвана входная дверь с петель и доски со стен. Даже дощатый настил на полу не был забыт уходившими в бессильном озлоблении и разворочен. Однако, за неимением лучшей «жилплощади» расположились частью в землянке, частью на открытом воздухе. За долгий путь люди проголодались, и Армизонов разрешил заправиться галетами.
Вынужденное бездействие на заброшенном пустынном островке тяготило его.
«Что ж, — размышлял Армизонов, — сидеть тут до вечера и терять целый день? И так задержались в дороге».
И он решил километра четыре, а то и все пять пройти немедля в направлении к берегу, а там, наверное, найдется добрый торос — за ним и залечь. А дальше — судя по обстановке.
Люди обрадовались. Томительнее всего было сидеть без дела.
Для связи с командованием на острове Бьеркэ Армизонов оставил на Руонти промежуточную радиостанцию и при ней двух краснофлотцев Кожемяко и Коренева и старшину Андреева.
Около полудня седьмого марта тридцать четыре лыжника снова скользнули на лед. Ввиду близости неприятеля шли медленно, осторожно. Часа через полтора, подойдя километра на два к мысу, облюбовали весьма подходящий по своим размерам, высоте и положению. торос и залегли за ним.
Тут Армизонов обосновал свой главный опорный пункт. Первым делом развернул рацию и, спустя несколько минут, связавшись с промежуточной станцией Андреева, услышал его веселый радостный возглас:
— У меня все в порядке, товарищ командир! Готов к приему и передаче.
Так была установлена связь с главной базой.
Вокруг царила тишина. Искрился под солнцем снег, переливались радугой изломы сверкающего льда и сосульки на торосах, а впереди синел узкой полоской прибрежный неприятельский лес. Долго и внимательно, не отрываясь от бинокля, изучал Армизонов окружающий пейзаж. На берегу ничто — ни слух, ни глаз — не могло обнаружить присутствие неприятеля. Только одинокая наблюдательная вышка маячила над лесом. Но старшина не обманывался насчет этой мирной белофинской идиллии. Его задачей было нарушить ее во что бы то ни стало, вольно или невольно, и собрать нужные сведения.
— Пора, — решил Армизонов. — Все ясно. Надо пощекотать зверя в норе, чтобы он чихнул. — Старшина вызвал к себе четырех моряков.
Пришли: Подстольный с «Октябрьской Революции», балагур и рослый красавец, отрастивший за войну черную бороду, Посконкин — застенчивый, хоть и прославленный уже геройством в разведках, и маратовцы — Ширяев с Николаевым. К четверке отборных обратился Армизонов:
— Задача вам такая: пойдете к берегу. Двигайтесь ближе и ближе на виду противника, хоть на двести метров, но не дальше, пока он огонь не откроет. Потом залягте, подразните ответным огнем и назад сюда. Близко от берега будете —все примечайте и напамять берите.
— Будет исполнено, товарищ командир, — ответил за всех Подстольный.
Через минуту четверка перевалила за торос на чистый простор.
Прижавшись к ледяному выступу тороса, следил Армизонов в бинокль за продвижением разведчиков. Он был уверен в своих людях. Не раз гуляли они по вражеским тылам.
— Эти не подкачают... Прикажи — так на самый берег выйдут.
Где-то далеко в тылу послышалась знакомая металлическая песня. Повернув голову, не отнимая бинокля, Армизонов поймал на линзу звено самолетов.
— Свои... Определенно!.. С востока — больше некому...
Песня машин усиливалась с каждой минутой и, наконец, полилась сверху, над самым торосом. Звено бомбардировщиков шло прямым курсом, держась на внушительной высоте. По сторонам гигантских, распластанных в воздухе серебристых птиц суетливыми ласточками сновали охраняющие «ястребки».
Оглушительно рявкнул вдруг молчаливый берег, и безоблачная синева запестрела белыми комочками зенитных разрывов. Еще и еще... С радостным волнением, не отрываясь от бинокля, упивался Армизонов величественным зрелищем воздушной атаки. Сбросив тяжелый треух, он правел ладонью по чисто выбритой голове, покрывшейся нервной испариной.
Не меняя курса, словно не замечая зенитных разрывов, гордые плыли самолеты к цели. Содрогается вражеский берег, забрасывая дерзких вихрями шрапнели , оставляющими в небе красный или зеленый трассирующий след. Вот ведущий самолет вышел на берег, поравнялся с наблюдательной вышкой и легко развернулся на северо-запад. Его маневр повторили остальные. Черные молнии «гостинцев» мелькнули под крыльями и потрясающим землю, воздух и залив гулом разрядились внизу. Над лесной щетиной взметнулось громадное чернобурое облако дыма и земли. Ураганным огнем, сливающимся в единый яростный, захлебывающийся вой, отозвались белофинские пулеметные и артиллерийские зенитки. Снова бомбы, и новый дымный смерч взвился над лесом. Один за другим сбрасывали бомбардировщики свой груз на невидимые Армизонову вражеские укрепления и, опорожнив вместительные чрева свои, медленно развернулись и легли на обратный курс на еще более недосягаемой высоте. А берег, славно обезумев, продолжал слать им вдогонку снаряд за снарядом.
Издалека артиллерийская «шестерка» бессмысленно била по заливу.
— Держи, держи, а то уйдут, — издевались разведчики. — Соли, соли на хвост... вернейшее это дело.
Тем временем благополучно возвратились четверо.
Выслушав донесение, Армизонов при помощи связистов Харитонюка и Кудрова связался с капитаном Лосяковым. Тот, как и обещал, прибыл на Руонти. Станция работала безукоризненно.
Армизонов сообщил, что под самым мысом Ритониеми противник опоясался двумя рядами проволочных заграждений, а на берегу отчетливо видно движение машин по дорогам и перебежка людей. Но капитану Лосякову этих скупых данных было недостаточно, и он приказал по радио повторить разведку к тому же мысу, но усиленной против прежнего группой.
Армизонов наметил для этого пятнадцать человек. Снова пошла та же четверка. Пошли и новых одиннадцать человек во главе с младшим лейтенантом Жуковым и младшим политруком Шевченко. Теперь это уже не горсточка храбрецов, а вооруженный до зубов отряд. При нем — три ручных пулемета, три гранатомета и пятьдесят гранат. Эти основательно потревожат зверя, поднимут его в берлоге.
Отправляя отряд в путь, Армизонов поставил перед ним задачу: идти на максимальное приближение к берегу и вызвать врага на огонь. Если все же он будет отмалчиваться — бить его первыми.
Таким путем удастся разведать о расположении, силе и характере неприятельских огневых средств.
Надвигались зимние сумерки. Пятнадцать человек давно ушли, их белые маскировочные халаты почти растворились в снежной белизне залива, а Армизонов все еще пытался проследить в бинокль за их призрачными движениями.
Поднявшийся вдруг ветер пригнал облака. Крупчатый снежок запорошил стекла бинокля и прервал наблюдения. Сгинули с глаз пятнадцать смельчаков. Для оставшихся наступила тягостная тишина и вынужденное бездействие. Но недолго длились они.
От скрытого мглою берега донеслись придавленные далью и снежной завесой звуки стрельбы.
— Наши... пятки щекочут, —довольным смешком отозвался командир взвода Гошунов и потом, обращаясь к Армизонову: — Позвольте, товарищ старшина, достать с маяка огоньком на берег.
Левее и ближе к берегу высился темной башней брошенный белофинский маяк. С разрешения Армизонова , Гошунов, вместе с краснофлотцем Смирновым, прихватив пулемет, пробрались туда. Не прошло и пяти минут, как к звукам далекой береговой стрельбы присоединился близкий пулеметный треск с маяка.
Стемнело вовсе. Легкий снежок при сильных порывах ветра перешел в бушующую метель. На короткое время повсюду стихла стрельба. Дальние зарницы осветительных ракет прорезали береговую тьму и снова, в коротких вспышках выстрелов, продолжался огневой поединок. Все сильнее и сильнее откликался из пулеметов и гранатометов раздраженный дерзостью балтийцев противник. Но артиллерия его, скрывая позицию, хранила упорное молчание.
Уже больше трех часов, как ушла высланная Армизоновым разведка, подавая о себе весть лишь частой отдаленной перестрелкой. Потом и эта слабая звуковая связь оборвалась. Суша и лед погрузились в густое, темное безмолвие.
— Пора бы им и вернуться! — тревожился старшина и выслал для розысков двух человек: Фурсу с «Октябрьской Революции» и юнца Бабодина из кронштадтской школы оружия.
Тревога за судьбу товарищей охватила всех бойцов.
К Армизонову подходили то одиночки, то группы красноармейцев.
— Товарищ старшина! Прикажите, пойдем на поиски. Ведь они там, может, в помощи нуждаются. Как же мы? Что же мы?
Балтийцы готовы были полезть хоть к чорту на рога, зубами вырвать своих товарищей, не считаясь с огромным численным превосходством врага.
Армизонов и сам испытывал те же чувства. Но нельзя горячиться, надо действовать обдуманно. Во всяком случае, нужно подождать высланных на поиски.
Возвратились с маяка Гошунов со Смирновым.
Потом, — может быть, немного прошло минут, но минуты эти казались часами, — пришли и Фурса с Бабодиным.
Только пятнадцати нет и нет.
Противный, щемящий страх за их судьбу сжимал сердце Армизонова.
Гудела во мраке пурга, забивая снегом все ледяные выемки и щели торосов, наметая по заливу большие сугробы и покрывая людей пушистым, белым одеялом. Обеспокоенный долгим и непонятным отсутствием группы Жукова и Шевченко и усложняющей положение ночной метелью, Армизонов то и дело посылал донесения и запросы командиру Лосякову.
На затерянном в снегах островке Выборгского залива сидел в холодной покинутой врагом землянке командир лыжного отряда и при тусклом мерцании свечи с трудом разбирал наскоро написанные слова радиограмм Армизонова: «Разведка в пятнадцать человек во главе с Жуковым и Шевченко еще не вернулась. Как быть? Посылал Фурсу и Бабодина — не нашли. Разрешите несколько сигнальных ракет».
Подозвав радиста Андреева, осторожный командир Лосяков продиктовал ответ:
— Ракет не пускать — себя обнаружите.
И снова мчались к Лосякову, за пять-шесть километров, через пургу, мрак и холод радиоволны.
От ракет опасности не вижу, — настаивал Армизонов: — артиллерией крыть не станут, чтобы себя не выдать, а пулеметом не достанут. Сидим за хорошим торосом.
Спустя короткое время, разрезая снежные вихри, высоко взнеслись одна за другою три ярких вспышки ракет и погасли. Еще гуще стал мрак на заливе, еще унылей, еще тоскливей завывание метели, еще безотрадней на душе оставшихся с Армизоновым. Продрогли и застыли его люди от долгого и неподвижного сиденья в торосах. Тяготило бездействие, волновала судьба товарищей.
И снова запрашивал старшина командира:
Прошу разрешения отойти к вам, обогреться бойцам в землянке, напиться теплой воды, а потом уже наладить розыск группы.
Очень хотелось Лосякову бросить отряд Армизонова целиком к неприятельскому берегу и, уцепившись за него, собрать побольше ценных сведений. Но он понимал, что при такой погоде утомленная и ослабленная разведка Армизонова едва ли в состоянии выполнить такую сложную задачу.
— Пусть возвращаются и отсюда поведут розыск, — передал радист Андреев согласие командира.
Быстро собрались краснофлотцы Армизонова, свернули рацию и погрузили на сани. Черной вьюжной ночью тронулись в обратный путь. Шли кучно, чтобы во мгле не потерять друг друга.
Позади в санной упряжке по-прежнему бодро шагала лошадь, легко вытаскивая ноги из неглубокого по заливу снега и осторожно обходя встречные сугробы.
Метрах в пятистах слева послышался неясный шум. Насторожились, замедлили шаг.
— Свои или нет?..
Чтобы сразу рассеять сомнения, Армизонов пустил ракету. За выстрелом из ракетницы слева сквозь пелену метели вспыхнул матовый свет и слабо озарил небольшую группу движущихся на лыжах людей. Готовый ко всему, Армизонов приказал одному отделению на всякий случай окружить неизвестную группу. Но еще прежде, чем эта мера предосторожности была осуществлена, выяснилось, что идут свои. К Армизонову прибежал дозорный:
— Наши, товарищ старшина, семь человек под командой Чегарева.
То было семь человек из жуковского отряда, из них двое раненых: краснофлотцы Макеев и Салей. Салея, раненного в ногу, везли на лыжах, а Макеева, с обеими простреленными руками товарищи бережно вели, поддерживая с двух сторон.
Чегарев рассказал, что, выполняя задание, группа Жукова и Шевченко подтянулась почти вплотную к берегу, дразня врага сильным пулеметным и гранатометным огнем. Не выдержав, он открыл ответную бешеную. стрельбу. Группе пришлось расколоться. В пылу боя обе части вскоре потеряли друг друга. Однако Чегарев успел получить нужные сведения об огневых точках врага. Имея уже двух раненых, Чегарев правильно рассудил, что дальнейшее пребывание в виду неприятеля грозит гибелью остальным его людям. И начал отход.
Встреча с Чегаревым принесла Армизонову немного радости, так как не освободила от тревоги за судьбу остальных восьми, тем более, что в группе Чегарева поговаривали о гибели самого Шевченко. Армизонов приказал поскорее уложить раненых в сани и идти дальше на короткий отдых в землянке. Оттуда, со свежими силами, надеялся Армизонов приступить к организованным и продуманным совместно с Лосяковым поискам товарищей.
Конечно, можно было бы связаться с командиром и по радио. Но аккуратно свернутый, укутанный грубым брезентом аппарат покоился под толстым снежным покровом в санях. И установка его потребовала бы больше времени, чем оставшийся переход до командира.
Побежали с такой стремительностью, что лошадь с трудом поспевала за лыжниками. Не прошли и километра, как справа снова послышалось лыжное шарканье. Снова Армизонов пустил ракету, и снова в отблеске ее выступило восемь человеческих силуэтов. Это была недостающая часть группы Шевченко.
— Они!! И Шевченко впереди
— Брехня... — возмутился Шевченко, узнав о своей мнимой смерти: — Кто меня может убить? Еще тот белофинн не родился, и я вас заверяю, товарищ старшина, что никогда и не родится.
Командир отделения Фоменко, которого люди Шевченко несли на руках, был ранен осколком из белофинского гранатомета. К счастью, рама неглубокая, кость не задело.
Уложив третьего раненого в те же сани, продолжали путь.
Командир группы, младший лейтенант Жуков, шагал рядом с Армизоновым и на ходу рассказывал, как обнаружил на опушке леса полевую и зенитную батареи врага, как в завязавшемся бою исключительно храбро дрались краснофлотцы Фоменко, Буднов, Кафтанюк и другие, как группа бойцов, в том числе Посконкин и Подстольный, сразу же после боя заявили секретарю ВЛКСМ Шевченко: «хотим в партию подавать».
— Теперь Лосяков уже наверно будет доволен, — усмехнулся Армизонов: — возвращаемся не с пустыми руками, сведений хватает...
В полночь вернулись на мерзлый берег Руонти.
Встревоженный исчезновением группы в пятнадцать человек, Лосяков с облегчением выслушал подробнейший доклад Армизонова. На успокоенном лице командира, в улыбке его глаз прочел Армизонов полное удовлетворение. Лыжникам дали отдых и приказали ночью же сниматься для обратного марша на Бьеркэ.
Часа через два Армизонов заметил, что бойцы его утомлены и замедляют шаг. Скомандовал:
— Стой! Короткий привал. У кого есть — покурите.
Но никто не воспользовался разрешением. Предпочли повалиться прямо на снег. Через мгновение привал напоминал поле сражения, усеянное мертвыми телами. Но не прошло и пятнадцати минут, как все эти «мертвецы» по команде начальника ожили, воспряли и снова зашуршали лыжами по снегу.
Метель, к счастью, улеглась. Видимость улучшилась. Впереди растянувшейся колонны на лошади ехал капитан Лосяков. Шествие замыкали другие сани с рацией, пулеметами и ранеными. Подле них шел на лыжах Армизонов с несколькими бойцами.
Время шло и шло, а признаков наезженной близ жилья дороги все еще не было. Лошади начали уставать: глубокий снег от метели, тяжелая поклажа. К тому же их не поили давненько. Лосяков и Армизонов обсудили положение и порешили большинство лыжников направить вперед к базе, а остальным — следовать при раненых.
Близилось утро, но было еще темно. По расчетам времени Бьеркэ должен был быть невдалеке. Армизонову видно было из хвоста колонны, как закружили на месте передние, повертелись и вдруг исчезли во мраке. Провалился с ними во мглу и капитан Лосяков с санями. Оставшись один, Армизонов остановил измученную лошадь — пусть отдохнет пока, — а сам отправился на поиски дороги. Должна же она быть где-нибудь тут поблизости. Сюда, он помнил, не раз заходили с острова бойцы батальона
Панфилова. Помнил, что вдоль наезженной дороги тянулся и телефонный провод, вплоть до самого Бьеркэ. Долго шарил старшина в темноте, уходил вперед, возвращался, кидался усталый по сторонам, пока, почти отчаявшись в успехе, не наткнулся головой на низко подвешенный к тонким шестам железный провод.
— Теперь все в порядке, — обрадовался старшина и, кликнув краснофлотца, приказал ему, держась за провод, идти на лыжах вперед.
Достигнуть теперь берега не представляло уже никакого труда.
Светало, когда Армизонов вышел к острову Бьеркэ в районе расположения части капитана
Викторова. Еще на льду его остановил передовой дозор батальона:
— Стой... пропуск и отзыв?!
Откуда ж Армизонову их знать, если он ушел в разведку шестого, а возвращался восьмого? Но, узнав Армизонова, дозорный обрадованно сообщил:
— А мы вас, товарищ старшина, со вчерашнего дня дожидаемся. На все заставы сообщили... Прямо заждались. Огонь в печке не гасим.
У Армизонова навернулись слезы, так растрогала его эта братская забота.
Выйдя на берег, Армизонов стал дожидаться своего командира Оказалось, тот застрял с лошадью в тяжелых торосах в двух километрах южнее. Красноармейцы выбежали навстречу, заботливо сняли с разведчиков лыжи и понесли их. Другие поддерживали под руки измученных людей. На заставе, в жарко натопленной избе, моряков ждал роскошный и обильный обед. Настойчиво угощая, хозяева засыпали гостей десятками вопросов.
Часам к одиннадцати утра, к искреннему огорчению красноармейцев, лыжники решительно поднялись из-за стола, не «освоив» и половины угощения.
— Домой, домой, ребята... —торопил Лосяков. — Ждут нас.
Километрах в полутора от заставы лыжников поджидали машины.
С наслаждением сняв лыжи, расселись они на поперечных досках, заменявших сиденья. Раненых уложили на мягкой соломе и матрацах и поехали.
Через несколько километров — застава
панфиловского батальона. Здесь сдали раненых. Опять привал, опять трогательная встреча, обед еще более обильный, еще более разнообразный. Знали и ценили красноармейцы героическую, самоотверженную работу балтийских товарищей и своим вниманием и любовью выражали чувства всего советского народа.